— Семья? — переспросила она, приподняв бровь. — Настоящие семьи не бросают близких ради молодых помощниц. Они не унижают друг друга, не вымеряют каждую гривну, не называют твою работу «прихотью», а твои интересы — «пустыми забавами». Между нами никогда не было настоящей семьи, Василий. Была лишь красивая видимость, которую ты сам и разрушил.
Оксана открыла сумку, достала кошелёк и аккуратно положила на стол несколько банкнот за недопитый кофе.
— Так что нет, — сказала она спокойно, поднимаясь. — Я не стану вытаскивать тебя из ямы. Потому что теперь это уже не моя забота. Ты забыл? Мы больше не вместе. А значит, все твои проблемы — это забота твоей новой пассии, а никак не моя.
Последние слова прозвучали негромко, но с такой холодной чёткостью, что каждое из них будто вонзалось в него острыми иглами. Он сидел молча, опустив голову; его осанка, прежде уверенная и прямая, теперь казалась сломанной под тяжестью поражения.
Оксана накинула плащ и направилась к выходу. Ни разу не обернулась. За окном по-прежнему барабанил дождь по плитке тротуара — только теперь этот звук воспринимался ею как очищающий: он словно смывал с неё остатки прошлого. Выйдя на улицу, она вдохнула сырой воздух; он обжёг кожу лица прохладой и ясностью.
Она шла без определённого направления и чувствовала: с каждым шагом с её плеч спадал невидимый груз — груз чужих ожиданий, чужих амбиций и постоянных требований «ты должна». Теперь она была свободна. По-настоящему свободна. И его жалкие попытки снова навязать ей свои беды разбились о её новую силу — твёрдую и непоколебимую.
Он остался там — в кофейне со своими рухнувшими надеждами и пустым кошельком. А она уходила вперёд: в свою собственную жизнь — непростую, одинокую порой, но искренне свою. И в этой жизни больше не было места для чужих долгов или упрёков извне.