— Мам, можно я к тебе приеду? — Тамара Ивановна всхлипнула.
— Конечно, приезжай. Что произошло?
— Владимир ушёл. Съехал к какой-то девушке!
— Да это же замечательно! Наконец-то!
— Что?! — Тамара Ивановна не поверила своим ушам.
— Слушай, приезжай. Поговорим.
Людмила Васильевна жила в том же районе, только в пятиэтажном доме. Увидела дочь в фартуке — пекла пироги.
— Заходи, садись. Чай хочешь?
— Мам, ты слышала, что я сказала? Владимир ушёл!
— Слышала. Сколько ему лет?
— Двадцать.
— И правильно поступил. В его возрасте ты уже была замужем.
Тамара Ивановна села за стол, уткнулась лицом в ладони.
— Это другое! Я была взрослая, самостоятельная!
Людмила Васильевна поставила перед дочерью чашку с чаем, села напротив.
— Взрослая? В восемнадцать ты привела домой своего Николая и заявила, что выходишь замуж. Я тогда чуть не упала в обморок.
— Это было давно…
— Двадцать два года назад. Помню, как вчера. Ты кричала, что любишь его, что без него не можешь жить. А я говорила — одумайся, он старше на десять лет, разведённый…
Тамара Ивановна подняла голову.
— И что?
— А то, что ты меня не послушала. Вышла замуж, родила Владимира. И где сейчас твой Николай?
— Сбежал, когда Владимиру было два года.
— Вот именно. Но если бы я тогда запретила, заперла тебя дома — ты бы возненавидела меня. И Владимира бы не было.
Тамара Ивановна молчала, согревая руки о чашку.
— Доченька, — Людмила Васильевна накрыла её ладонь своей. — Дети не являются нашей собственностью. Мы дарим им жизнь, воспитываем, а потом отпускаем. Иначе они навсегда останутся детьми.
— Но эта Оксанка…
— А ты её хорошо знаешь?
— Видела пару раз.
— И всё? А осуждаешь так, словно она преступница. Может, она замечательная девушка? Может, любит твоего сына?
— Да какая там любовь в двадцать лет!
Людмила Васильевна рассмеялась.
— Ох, Тамара. Забыла, как сама в восемнадцать обожала? Как плакала ночами, когда я Николая ругала?
— Это была ошибка.
— Может быть, и ошибка. Но твоя ошибка. И ты имела право её совершить. Так же, как Владимир имеет право на свои ошибки.
— А если она его бросит? Если обидит?
— Значит, бросит. Значит, обидит. И он научится справляться с болью, станет крепче. А если ты будешь всю жизнь его защищать — он так и останется ребёнком в теле взрослого мужчины.
Тамара Ивановна допила чай, откусила пирог. Мама пекла вкусно — с капустой и яйцом, как в детстве.
— Знаешь, что я тебе скажу? — Людмила Васильевна встала, подошла к окну. — Радуйся, что сын вырос нормальным человеком. Работает, девушку любит, хочет жить самостоятельно. Сколько маменькиных сынков до сорока лет с родителями живут!
— Но я останусь одна…
— И что? Тебе сколько лет? Сорок два? Ещё молодая, красивая. Может, пора подумать и о себе? Когда Владимир был маленьким — понятно. А сейчас что мешает жить для себя?
Тамара Ивановна задумалась. Когда же она в последний раз ходила в кино? В театр? На свидание, наконец? Все эти годы — работа, дом, Владимир. И больше ничего.
— Я даже не знаю, как жить для себя.
— Научишься. Я вот в пятьдесят пять записалась на танцы. Представляешь? Танго учусь!
— Мам, серьёзно?