— Как это — она собирается жить с нами? — спросила Тамара. Сама удивилась, насколько ровным вышел её голос — почти спокойно, почти без боли.
Алексей, её супруг, с которым они уже семь лет вместе, бережно повесил куртку на крючок, словно таким движением хотел выиграть немного времени. Лишь через мгновение медленно повернулся к ней.
— Сейчас у Ирины трудный период. Некуда ей идти. Это только временно.
«Временно». Это слово уже звучало не раз — например, когда «временно» забрали домой кота Мурчика. Прошло три года, а кот так и остался хозяином подоконника. И вот теперь — опять «временно».
— А ты мог бы меня спросить? — будто тише добавила Тамара.
Алексей пожал плечами. Этот жест выражал всё без слов: я растерялся, не знал, как поступить. Мне неловко. Давай поговорим об этом позже.
Но «позже» наступал именно сейчас.
В этот момент услышался скрип двери. Вошла она. С чемоданчиком в руках и улыбкой, наполненной какой-то странной грустью — словно ей самой было невероятно тяжело оказаться здесь. Ирина. Его бывшая. Все бывшие такие — прекрасные, хрупкие, способные вызвать сочувствие даже в чужой квартире.
— Привет, Тамарушка, — произнесла она тихо, с оттенком вины и благодарности одновременно.
Голос был мягким, но внутри Тамары что-то сжалось.
— Привет, — ответила она, сама не узнала своего голоса.
Трое. Узкая прихожая. Муж, его бывшая супруга и… она. Странный, но настоящий треугольник, занимающий центр её мира.
— Пойдём, я покажу тебе комнату, — Алексей взял чемодан, и они исчезли в коридоре.
Тамара осталась одна. Слушала их шаги; мучительное чувство отчуждения и утраты сжало грудь. Казалось, невидимый кто-то стирает её место в этом доме. Не грубо — аккуратно, но безошибочно.
На следующее утро Тамара проснулась рано. Вернее, не совсем проснулась — скорее, словно вынырнула из ночного кошмара, который преследовал даже после пробуждения. Алексей мирно храпел рядом, и в этот момент Тамара подумала: «Нужно быть мудрой.»
Это слово всегда казалось ей чуждым. Тяжёлым. Мудрая жена — значит терпеливая. Значит, молчаливая. Значит, принимающая то, что трудно принять.
Из кухни доносился тихий звон посуды. Кофе. Ложка. Новый день начинался с неё.
Ирина сидела у стола, сжимая кружку обеими руками, будто согреваясь. Смотрела в окно, как человек, потерявший многое. Такая правильная, такая достойная. Тамара чувствовала, что здесь она чужая — словно гостья в собственной квартире.
— Доброе утро, — сказала она, и голос предательски задрожал.
— Здравствуй, — ответила Ирина мягко и тепло. — Я сварила кофе. Надеюсь, ты не против?
Против всего этого она возражала? Но Тамара лишь кивнула и протянула руку за своей кружкой.
— Алексей всегда говорит, что мой кофе — особенный, — продолжила Ирина, глядя в окно. — Он именно такой любит.
Тамара замерла. Вот так просто. Он любит. Он любил. Он говорит. Говорит кому-то другому. О чём-то, о чём она, оказывается, не знала.
— А ты любишь утреннюю выпечку? — вдруг спросила Ирина. — Я могу испечь. Алексей обожает мои булочки с корицей.
Алексей. Не Алексей. Не её муж. А кто-то иной. Кто-то, кого она не знала, но с кем теперь вынуждена делить крышу.
День потянулся долго и мучительно — словно фильм, который хочется выключить, но невольно смотришь до конца. Тамара старалась работать — переводила очередной текст, но буквы расплывались перед глазами. Ирина то и дело заглядывала в комнату, предлагала чай, печенье, помощь. Всё с этой трогательной, чуть грустной миной, от которой хотелось подумать: «У тебя ведь всё есть! Уходи!»,Вечером Алексей вернулся домой. Он выглядел измождённым. Истощённым. Казалось, что он осознаёт: начал нечто, что не знает, как закончится.
— Как день прошёл? — поинтересовался Алексей, едва коснувшись её щеки поцелуем. Но этот поцелуй был легким, мимолётным — совсем не таким, каким был раньше.
— Всё нормально, — ответила Тамара, удивляясь собственной лжи. Теперь ей это удавалось легко.
Из кухни появилась Ирина, держа в руках полотенце. На её лице играла тёплая, немного лукавая улыбка, словно между ней и Алексеем таилась какая-то секретная история, известная лишь им двоим.
— Я приготовила ужин, — произнесла она. — Твоё любимое блюдо. Алексей, помнишь, как ты всегда просил меня готовить это на наши годовщины?
Алексей слегка напрягся. Он собирался что-то сказать, но Ирина не дала ему шанса:
— Ну же, не стоит смущаться! Тамара взрослая, она всё поймёт. Ведь мы с тобой пережили многое, не так ли?
Он замялся, посмотрев на жену. Это было не просто неудобно — это причиняло боль. Пространство, которое раньше было их общим, теперь делилось на троих. Или даже не делилось — а захватывалось.
— Да, конечно, — попыталась Тамара улыбнуться. Получилось бледно.
Ужин подавался словно торжественный банкет. Ирина уверенно передвигалась по кухне, расставляя тарелки, словно хозяйка дома. Алексей рассказывал о работе, а Ирина вставляла комментарии с таким лёгким тоном, как если бы они всё ещё были вместе. Она знала всех его коллег, помнила их имена, шутки и предпочтения. Тамара чувствовала себя сторонним наблюдателем чужой жизни.
И в какой-то момент осознала:
Это не они впустили Ирину в свой дом.
Это Ирина разрешила им войти в свою жизнь — как гостям, которые могут находиться рядом, но не стать частью настоящего.
В тот вечер Тамара впервые ушла из дома одна. Сказала, что идёт к подруге. На самом деле — просто вышла прогуляться. Подальше от этих стен, в которых ей становилось всё труднее дышать.
Всё изменилось в обычный средний день.
Тамара неспешно шла домой, не спеша. За последние две недели она начала часто выходить — бродила без цели, заглядывала в маленькие кафе, садилась на скамейки, наблюдала за прохожими. Куда угодно, лишь бы не возвращаться в квартиру, где она ощущала себя лишним гостем на собственной кухне.
Она случайно наткнулась на выставку. Просто увидела объявление и решила зайти. Картины были необычными, яркими, на первый взгляд хаотичными. Одну из них она рассматривала особенно внимательно — пятна цвета, беспорядочные линии, запутанные формы. Что-то знакомое мелькало в этом беспорядке.
— Вам нравится? — услышала она рядом голос.
Тамара обернулась. Перед ней стоял мужчина около пятидесяти, с аккуратными седыми висками. Он смотрел на неё с интересом.
— Точно не знаю, — призналась она. — Но чувствую, что художник был потерян.
Мужчина улыбнулся:
— Возможно, вы первая, кто это заметил. Это работа моего друга. Он написал её после развода. И да, тогда он действительно потерял себя.
Они долго говорили — о цветах, формах и о том, как искусство помогает выражать то, что словами сказать невозможно. Тамара вспомнила, как в институте увлекалась рисованием, как мечтала поступить в академию живописи. Но потом жизнь занесла её в более «практичное» русло.
Домой она вернулась поздно, с пакетом акварели, несколькими холстами и необычным внутренним волнением. Чувством чего-то нового, не связанного ни с Алексеем, ни с Ириной.
А в гостиной дома горел мягкий свет. С за дверь доносился тёплый и доверительный смех. Алексей и Ирина сидели на диване и листали старые фотоальбомы.
— Помнишь, как мы были в Ялте? — улыбаясь, спросила Ирина.,— Естественно. Тогда ты так обгорела, что целую неделю жаловалась на каждую мышцу, — смеялся он.
— А ты издевался, говорил, что я похожа на варёного рака.
Они вместе смеялись. Беззаботно. В своём доме.
Тамара стояла в тени, незаметная и бесшумная. Она наблюдала за этой сценой и вдруг ощутила странное облегчение. Не боль, не злость, не обиду — именно облегчение. Будто с плеч упала тяжёлая ноша.
Она осторожно направилась в спальню, взяла чемодан — не новый, немного поношенный, но готовый к дороге. К двигалась к сбору вещей медленно и спокойно. Не убегала — просто уходила.
Алексей обнаружил её уже, когда чемодан был почти упакован.
— Куда ты собралась? — спросил он с искренним удивлением в голосе. Будто он по-настоящему не понимал, что произошло.
— Ухожу, — коротко ответила Тамара.
— Что именно?
Вот он, этот вопрос. «Что именно?» — как будто всё, что происходит, требует объяснения.
— Прямо и ясно. Это больше не мой дом. И ты больше не мой муж, Алексей. Я устала оставаться тенью в собственной квартире. Устала быть лишь фоном в вашей истории. Я ухожу, потому что хочу начать свою собственную.
Алексей стоял неподвижно. Его глаза искали слова, но не находили их.
Тамара закрыла чемодан, надела куртку и покинула комнату. Без скандала. Без слёз. Просто ушла.
Впервые за долгое время она была уверена — уходит к себе.
К своей жизни.
К своему времени.
К своему пути.
— Давай поговорим. Сядем, всё спокойно обсудим, найдём компромисс, — предложил Алексей. — Ты же у меня такая мудрая.
Мудрая. Снова это слово. Казалось, оно означало не силу, а умение терпеть. Молчать. Проглатывать обиду. Притворяться, что ничего не происходит.
— Нет, Алексей, — мягко, но решительно сказала Тамара. — Я больше не хочу быть мудрой. Это больше не про меня.
Дверь приоткрылась, и в комнату заглянула Ирина. На лице у неё была наигранная тревога. Но Тамара заметила и другое — глаза бывшей жены мерцали едва уловимым триумфом. Как будто она уже праздновала внутри.
— Тамара, давайте не будем поступать глупо, — произнесла Ирина. — Мы же разумные люди. Можем договориться.
В этот момент Тамара почувствовала, как рушится последняя стена. Все эти недели молчания, вечера вне дома, чтобы не слышать их смех за стеной, все те моменты, когда она делала вид, что всё нормально — всё это вылилось в одно короткое восклицание:
— Уйди из моей жизни!
Ирина отпрянула. Алексей застыл, словно получил удар. А Тамара… Тамара ощутила, как рвётся внутренний узел, сжимавший её столько лет. Больше не нужно было прятаться. Не надо было уступать. Не нужно быть фоном в чужой истории.
Она взяла чемодан, сумку с холстами и красками.,— Остальное заберу позже, — произнесла она уже спокойно. — И да, Алексей. Я подаю на развод.
Тихо закрыв дверь, аккуратно и без лишних звуков, способных нарушить тишину, она ощутила:
Это не завершение.
Это начало.
Новая квартира была очень маленькой. Практически игрушечной. Такая крохотная, что в первые дни Тамара просто бродила из угла в угол, не зная, чем себя занять. Пила чай, смотрела в окно, привыкая к одиночеству. Позже распаковала холсты, повесила свои картины — странные, яркие, почти хаотичные. Они отражали её нынешнюю жизнь: неидеальную, но живую. Свободную.
Работа нашлась сама. В библиотеку искали человека для проведения мастер-классов по рисованию для пенсионеров. Она согласилась. Люди приходили, старательно рисовали цветы, деревья, домики. Критиковали свои каракули, смеялись. А одна женщина даже назвала Тамару «народным педагогом».
А восьмидесятилетний Владимир Иванович, самый пожилой участник группы, однажды сказал:
— Знаете, Тамара, вы словно солнце. Светитесь, что ли, изнутри.
Тогда она только улыбнулась. А вечером долго смотрела в зеркало, изучая своё лицо. Старалось понять — действительно ли в ней теперь есть свет?
Алексей позвонил через две недели после её ухода. Хотел узнать, как у неё дела. Сказал, что скучает. Тамара отвечала кратко, сдержанно. Он звонил снова, потом ещё; спустя два месяца пришёл лично. Стоял у порога, словно незваный гость. И действительно стал им.
— Можно войти? — спросил он, в голосе звучала нерешительность. Казалось, он не узнал ту женщину, что открыла дверь.
Тамара кивнула. Он вошёл, осторожно сел на край дивана, оглядывая комнату. Его взгляд задержался на картинах.
— Это ты нарисовала?
— Да.
— Красиво, — сказал он, хотя было видно — до конца не понимал, что именно ему нравится. — Ирина ушла неделю назад.
Тамара лишь пожала плечами. Прошлое становалось всё более отдалённым. То, что раньше казалось важным, теперь было далеко — вне зоны её интересов.
— Я скучаю, — произнёс он. — Ты… совсем другая стала.
Предложил попытаться начать всё сначала. Вернуться. Начать с чистого листа. Тамара не дала ни положительного, ни отрицательного ответа. Подала чай, поинтересовалась, как у него работа. А когда он ушёл, долго стояла у окна, глядя на закат.
Подумала: Как удивительно. Всё это время я боялась одиночества. А теперь вот — свобода. И с ней мне хорошо.