Дмитрий сжал плечи Виктории так крепко, что казалось, его пальцы вросли в её кожу. Боль была ощутимой, но она не издала ни звука. Её взгляд был устремлён не на него, а на Оксану. Та тяжело дышала, грудь поднималась под тонкой тканью блузки. Её лицо, ещё мгновение назад искажённое гневом, теперь стало бледным и растерянным — будто она сама испугалась силы собственной ярости. Она смотрела на сына с мольбой, надеясь найти в нём опору — и он оправдал её ожидания.
Глаза Дмитрия переместились с матери на супругу. В них не было ни колебаний, ни сожаления — только ледяное осуждение чужого человека. Он больше не видел в ней любимую женщину — перед ним стояла та, кто посмела осквернить святое: его мать.
— Уходи, — произнёс он негромко, но это прозвучало как удар. Он слегка встряхнул её за плечи — будто хотел привести в чувство. — Немедленно. Убирайся из её дома.
Виктория молчала. С усилием она освободила одно плечо из его хватки, затем второе. Она не сделала ни шага назад и не отвела взгляда вниз. Она просто смотрела ему в глаза — и этот взгляд был страшнее ненависти: он был наполнен полным равнодушием. Перед ней стоял чужой человек, который по недоразумению несколько лет носил титул её мужа.
— Я не позволю унижать самую дорогую мне женщину, — продолжал он отчётливо и хладнокровно выговаривать каждое слово. Его голос звучал ровно и уверенно — это был не всплеск эмоций, а окончательное решение. — Наш союз окончен. Считай себя свободной.
Он ожидал возражений или хотя бы словесной перепалки. Но Виктория лишь повернулась к стулу у стены, где висела её сумка. Без спешки подошла к нему и проверила содержимое: ключи от квартиры были на месте, телефон тоже при ней. Все её действия были обыденными до мелочей — без намёка на драму или театральность. Она даже не взглянула на разбросанные предметы со стола или оцепеневшую свекровь; мимо прошла и мимо мужа своего бывшего теперь уже мужа с холодным спокойствием зрителя после скучного спектакля.
Её спина оставалась прямой до самого выхода из комнаты — это молчаливое отступление было страшнее любого скандала.
Когда дверь за ней захлопнулась, Дмитрий наконец позволил себе выдохнуть полной грудью. Он обернулся к матери: та тут же приняла страдальческий вид жертвы обстоятельств. Подойдя ближе, он обнял её за плечи.
— Всё хорошо теперь… Мамочка… Всё позади… Она ушла навсегда… Я больше никому не позволю тебя ранить…
Оксана прижалась к его груди лицом: она добилась своего — избавилась от ненавистной Виктории и вернула себе сына целиком и полностью. Это была вершина её победы.
И вдруг раздался спокойный голос Кирилла с ленцой в интонации; он всё так же сидел за столом с телефоном в руках:
— А ведь… может быть… идея с этими уколами вовсе неплохая…
Дмитрий замер вместе с матерью на месте.
Кирилл поднял глаза на жену без особого интереса и усмехнулся уголком губ; его взгляд скользнул по лицу Оксаны: покрасневшие пятна от напряжения выдавали пережитый стресс; морщины у глаз стали заметнее; кожа выглядела усталой.
— С сушёным абрикосом я долго жить точно не смогу… — бросил он так же легко и равнодушно, словно обсуждал прогноз погоды.
Повисшая после этих слов тишина была пугающей своей пустотой: без звона или напряжения она просто заполнила всё вокруг отсутствием смысла.
Мир Оксаны рухнул именно сейчас.
Оскорбление из уст Виктории было всего лишь словами… Но те же слова от молодого мужа стали настоящим приговором для неё самой.
Дмитрий смотрел на мать: лицо её словно осунулось за секунду; оно стало старым и разбитым под тяжестью услышанного унижения… И тогда до него начало доходить всё чудовищное противоречие произошедшего: ради защиты чести женщины он разрушил собственную семью… выгнал жену… мать своего ребёнка…
А подарок от Виктории всё-таки достиг адресата… И эффект оказался куда разрушительнее любых намерений…