Городская квартира на девятом этаже панельной многоэтажки встретила Оксану знакомым, въевшимся в стены ароматом — смесью духов «Красная Москва» и свежесваренного борща. Этот запах давно осел в тканях кухонных занавесок, в обивке старого дивана, да и в самой памяти Оксаны. Он означал одно: Ганна дома.
А это значило — снова придётся молчать.
Молчать, когда Ганна, не снимая фартука, пройдет мимо с видом оскорблённой королевы. Молчать, когда она заметит крошечное пятнышко на скатерти и с ехидным вздохом бросит:
— У вас, Оксана, всё как-то не по-людски. Хозяйка из вас… так себе.
Оксана уже привыкла. За десять лет брака с Александром она выучила целый свод негласных правил — как уживаться с Ганной и при этом сохранить семью.
Первое — не вступать в споры.
Второе — не жаловаться мужу: всё равно не поймёт.
Третье — терпеть ради детей.
Когда-то в самом начале их совместной жизни Оксана пыталась донести до Александра, что его мать слишком активно вмешивается. Но он лишь отмахивался:
— Мамка у меня добрая. Просто говорит прямо. Не бери близко к сердцу.
С тех пор Оксана научилась держать всё внутри себя — словно часовой на посту.
Тот самый день, когда Ганна впервые переступила порог их новой квартиры, стал отправной точкой её господства. Сначала всё выглядело безобидно: советы по приготовлению борща или стирке детских вещей. Потом начались придирки. Затем пошли обвинения.
— Я ж говорила Александру: не ту выбрал ты себе жену. Блеклая какая-то, без характера… И родни достойной нет…
Оксана слышала это многократно — и неизменно молчала.
Когда у них появился первенец — Михайло, Ганна заявила, что будет помогать с ребёнком.
Эта «помощь» свелась к бесконечным замечаниям:
— Это ещё что за пюре ты ему даёшь?
— Почему он сидит в кофточке? Простудишь!
— Ты вообще мать или просто рядом оказалась?
Александр продолжал ничего не замечать. Работал допоздна, уставал и считал своим долгом жалеть вдову-мать.
Оксане всё чаще казалось, будто она становится невидимой. Будто её собственная жизнь проходит мимо неё самой — как будто она просто тень рядом с сыном и мужем. Иногда ночью она подходила к зеркалу и едва узнавала своё отражение: лицо усталое до прозрачности, словно выцветшее от времени.
Праздники становились настоящим испытанием на прочность. Особенно семейные торжества. В такие дни Ганна расцветала во всей красе хозяйки дома: рассказывала истории о том, как одна поднимала Александра после смерти мужа; как работала на двух работах ради сына; как жертвовала всем ради него…
А потом её взгляд неизменно останавливался на Оксане:
— А теперь вот смотрите сами — кого мне судьба привела… Тихая вроде бы… но без искры внутри…