Автобус двигался неспешно, увозя Ольгу прочь от многоэтажных домов, упрёков, лекарств и постоянного «ты должна»…
Она добралась до Марины — той самой подруги и бывшей соседки. Марина перебралась в маленький деревянный домик на опушке леса, где не было интернета, но стояли печь, самовар и уютное крыльцо, на котором можно было просто сидеть и созерцать небо.
— Ты не представляешь, каким измождённым ты выглядела в тот день в Ракитном, — сказала Марина, наливая чай. — Казалось, тебя выжали до последней капли. Я всё думала, звонить тебе или не вмешиваться… А тут ты сама пришла.
Ольга молча глядела на парящий в чашке чай. И вдруг произнесла:
— Я ушла. Просто встала и ушла.
Марина не удивилась, лишь кивнула.
— Знаешь, ты не первая. И, к сожалению, не последняя.
На следующий день Ольга отключила телефон. Первый раз — от страха. Второй — из желания. Впервые за десять лет она не услышала ни «Оля, где таблетки?», ни «Оля, ты суп солила?», ни «Куда опять спрятала мои носки?»
Она мыла посуду, скрипела веником, растапливала печь. По утрам варила кофе и делала бутерброды, а не овсянку с дозой сахара для диабетика. Она доставала из шкафа платье, которое никто не комментировал привычным «в твоём возрасте».
На четвёртый день она включила телефон. Там было 36 пропущенных звонков от Игоря, 9 — от его сестры и даже две голосовые записи от Тамары Петровны:
— Оля, ну что с тобой… Мы волнуемся…
— Так нельзя. Ты взрослый человек. Возвращайся домой, хватит истерик.
Ольга прослушала все сообщения, положила телефон на подоконник и вышла на улицу. Мелкий дождь моросил, воздух был влажным, но в нём ощущалась какая-то искренняя правда.
— Если вернусь сейчас — всё повторится сначала, — подумала она. — А если останусь — что будет?
На седьмой день она отправила Игорю короткое сообщение: «Я в порядке. Отдыхаю. Вернусь — поговорим.»
Ответ пришёл мгновенно: — Это уже слишком, Оля. Мама переживает. Я не понимаю, что происходит.
Через пару часов поступило ещё одно:
— Скажи хотя бы, когда вернёшься. Это нечеловечно.
Она не ответила.
На девятый день Ольга вновь проснулась в шесть утра — по привычке. Но впервые за много лет осталась лежать. Она смотрела на потолок, а потом — в окно, где начинал светать. И вдруг, без видимой причины, тихо заплакала. Беззвучно. Просто потому, что могла.
Через две недели она вернулась. В такси, с сумкой и с новой чёткой интонацией в голосе. Тамара Петровна открыла дверь молча. Игорь стоял позади, нахмурившись.
— Ну, ты приехала… — пробормотал он. — Думал, уже не вернёшься.
Ольга поставила сумку на пол и спокойно сказала:
— Нам нужно поговорить. Всем.
Тамара всплеснула руками:
— Что тут обсуждать? Ты бросила нас, исчезла! Я чуть скорую не вызвала! Ты хоть представляешь, каково мне было?!
— А ты представляешь, каково мне было десять лет подряд? — впервые Ольга заглянула в глаза. — Без выходных. Без уважения. Без права голоса.
Игорь отвернулся, взял пульт и включил телевизор. Ольга подошла и нажала на кнопку выключения.
— Не получится, Игорь. На этот раз не получится просто молчать.
Он вздохнул. Тамара Петровна молчала, сжав губы.
— Я больше не намерена жить так, как раньше. Если хотите знать, что будет дальше — слушайте меня внимательно.
Вечером Ольга настояла: все сели за стол. Без телевизора, без телефонов. Только трое — она, Игорь и Тамара Петровна.