Вечером Ольга настояла: все собираются за стол. Без телевизора, без телефонов.
Она подала на ужин куриную запеканку с брокколи. Без бульона, без хлеба, без традиционного «домашнего борща». Тамара Петровна с первого взгляда скривилась.
— И это ты считаешь ужином? — процедила она. — Курица без картошки? Где суп? Где первое блюдо? Это же не по-украински.
— Сегодняшний ужин — такой, какой я решила приготовить. Завтра можешь сама выбрать меню, — спокойно ответила Ольга, подливая себе чай.
Тамара Петровна замолчала, сжала губы в тонкую линию. Игорь молчал, медленно прикасаясь к еде, словно ждал, когда всё само рассосётся.
— Итак, — начала Ольга. — Я уехала, потому что была на пределе. Могла просто рухнуть, а вы бы даже не заметили. Все эти годы я была здесь, словно фон. Как фонарный столб, о который можно опереться, но которому никто не говорит «спасибо».
Тамара фыркнула:
— Ну уж извини, что никто не аплодировал твоей овсянке…
— Тамара Петровна, — голос Ольги стал холодным. — Я не ваша санитарка. Не ваша домработница. Я — человек. Со своими желаниями. Со своими границами.
— Вот как ты заговорила… — прошипела свекровь. — Значит, теперь мы тебе в тягость, да?
— Да. В том виде, как это было — да. Я больше не смогу это выносить. Поэтому либо мы устанавливаем новые правила — либо я ухожу. Навсегда.
Игорь поднял голову. Его лицо побледнело, словно мрамор.
— Оля, ты серьёзно? Куда уйдёшь? К Марине? На дачу?
— Куда угодно. Главное — не потерять себя.
Тамара Петровна выпрямилась, в голосе слышался укор и ядовитая жалость.
— Ты с ума сошла. Что ты там себе напридумывала? Мы же семья!
— Семья — это не когда один работает за троих, а остальные только критикуют. Семья — это поддержка. А не постоянная муштра.
— Да ты жила как сыр в масле! — воскликнула свекровь. — Кров, еда, муж рядом!
— Муж, который молчит, когда меня унижают за ужином. И мать, которая считает, что я обязана всё на себе тащить. Нет, спасибо.
Тогда Тамара пошла ва-банк.
Через пару дней она устроила «семейный ужин», пригласив двоюродную сестру, брата Игоря с женой и даже троюродную племянницу. Ольга почувствовала ловушку, но всё же пришла. Встала в дверях, осмотрела стол, уставленный блюдами, подготовленную речь свекрови и безучастное лицо мужа.
Тамара Петровна поднялась, держа в руках салатницу, словно микрофон.
— Мы здесь все, чтобы поговорить. Потому что в нашей семье началось нечто странное. Наша Ольга… вдруг решила, что у неё есть какие-то «права».
За столом раздалось хихиканье. Кто-то произнёс:
— Да, Оля, ты что, феминисткой стала?
Ольга встала. Подошла к столу. Спокойно, без крика.
— А вы все готовы отвечать за то, что сейчас скажете? Потому что я больше не намерена молчать.
Тишина.
— Я десять лет была для вас удобной. Никто не интересовался, как я. Главное — чтобы борщ был вовремя, шторы чистые. Но знаете, что самое ужасное? Когда живёшь рядом с людьми, которые не замечают, что ты медленно умираешь. Внутри.
Сестра Игоря кашлянула:
— Ну не драматизируй…