Ольга положила трубку и впервые за долгое время ощутила гордость за себя. Она перестала быть просто «женой Иванова». Теперь она понимала: она способна на многое. Она имеет собственную ценность.
Тем же вечером, возвращаясь домой в приподнятом настроении, она случайно прошла мимо кабинета свекрови и заметила приоткрытую дверь. Нина Петровна сидела за столом, но не занималась работой. В её руках была маленькая, выцвевшая фотография, на которую она смотрела с таким выражением безграничной тоски и боли, которого Ольга никогда раньше на её лице не видела. Увидев движение в коридоре, женщина поспешно спрятала снимок в ящик стола, и её лицо вновь превратилось в непроницаемую маску.
Однако Ольга успела заметить этот момент. Ей на мгновение показалось, что за стальной «бронёй» «железной леди» скрывается кто-то иной — уязвимый и несчастный. Этот образ не укладывался в представление о властной и суровой женщине, которую она знала. И именно этот мимолётный взгляд, эта спрятанная фотография пробудили в душе Ольги новое чувство — не страх и не ненависть, а любопытство.
***
Любопытство, возникшее в тот вечер, не покидало Ольгу. Образ скорбящей свекрови, столь отличающийся от её обычного холодного величия, преследовал её мысли. Кто был запечатлён на той фотографии? Какую тайну скрывала за своей стальной оболочкой Нина Петровна?
Неожиданно представился шанс раскрыть эту загадку. В один из выходных Виктор Сергеевич попросил Ольгу отыскать на чердаке коробку с его старыми университетскими конспектами — ему понадобились чертежи для проекта. — Нина туда давно не поднималась, Алексей всегда занят, а прислугу я в свой архив не пускаю. Помоги, Ольга, — произнёс он удивительно просто.
Для Ольги это стало словно пропуском в запретную зону. Чердак в особняке Ивановых был не просто местом хранения старых вещей, а настоящей капсулой времени. Под толстым слоем пыли покоилась история семьи. Старая мебель, люстры, укрытые чехлами, коробки с документами, перевязанные бечёвкой. Воздух пропитывался запахами пыли и нафталина.
Ольга быстро обнаружила коробку с надписью «И.П. МАРХИ». Рядом стояла другая — картонная, без подписей, перевязанная выцветшей лентой. Любопытство взяло верх. Оглянувшись, словно опасаясь, что её поймают за этим нарушением, Ольга развязала ленту и раскрыла коробку.
Внутри находились пожелтевшие письма в тонких конвертах, комсомольский значок, несколько засушенных цветов и старый, потрёпанный фотоальбом в бархатной обложке. Ольга раскрыла его.
С первых страниц на неё смотрела совсем иная женщина. Молодая девушка с двумя тугими косичками и упрямым, слегка испуганным взглядом. В её простом ситцевом платье и изношенных сандалиях не было ничего общего с хозяйкой особняка. Под одной из фотографий каллиграфическим почерком было написано: «Света. Деревня Затока, 1975 г.».
Ольга остановилась. Это была Нина Петровна.
Листая дальше, она наблюдала раскрывающуюся историю, которую свекровь так тщательно скрывала. Вот Света с родителями на фоне скромного деревенского дома — уставшая женщина в платке и мужчина в телогрейке с грубыми рабочими руками. Вот она, смущённая и счастливая, рядом с молодым, ещё не обременённым властью и деньгами Виктором Ивановым, сыном партийного функционера, приехавшим в их колхоз «на картошку».
Затем появились другие фотографии — уже городские. Света в той же компании, но на её лице всё чаще возникало напряжённое, испуганное выражение. Вот она стоит рядом с властной, полной женщины в дорогом кримпленовом костюме — очевидно, её свекровью, матерью Виктора. В взгляде этой женщины Ольга заметила то же холодное пренебрежение, которое теперь видела ежедневно в глазах самой Нины Петровны.
Самым трогательным оказался последний разворот альбома. Там была лишь одна фотография — та самая, которую Ольга мельком заметила у свекрови в кабинете. На ней юная Света обнимает плачущую пожилую женщину — свою мать. Рядом стоит свекровь, мать Виктора, и смотрит на эту сцену прощания с ледяным, презрительным выражением. Подпись под снимком гласила: «Мама уезжает. Больше её не пустят в наш дом. Сказали, не ровня».
Ольга закрыла альбом, сердце её бешено колотилось. Картина сложилась. Железная леди, властная и безжалостная Нина Петровна, когда-то была такой же, как она сама — простой девушкой из глубинки, попавшей в чуждый и враждебный мир. Её тоже ломали, унижали, заставляли отказаться от прошлого, от корней. Но она не сломалась. Она выжила, приняв правила игры. Она стала хищником, чтобы не превратиться в жертву. Она сожгла за собой все мосты, вытравила из себя ту напуганную Свету и превратилась в Нину Петровну Иванову. И теперь она требовала того же от невестки своего сына. Или, возможно, просто не знала другого пути. Она воспроизводила сценарий, который когда-то разрушил её собственную жизнь.
Ольга сидела на пыльном чердаке, сжимая в руках старый альбом. Ненависть и страх к свекрови сменились сложным, горьким чувством. Это было не жалость, нет. Это было понимание. Понимание причин её жестокости. И это понимание пугало сильнее ненависти.
Она аккуратно положила альбом обратно в коробку, перевязала лентой и поставила на место. Спустившись вниз с коробкой конспектов для Виктора Сергеевича, в голове у неё царил хаос. Что делать с этой тайной? Воспользоваться ею как оружием, чтобы ранить свекровь в самое уязвимое место? Или применить как ключ, чтобы пробиться к той девочке Свете, которая всё ещё жила где-то в глубине души «железной леди»? Ольга не знала. Но одно понимала точно: игра вышла на новый уровень. Теперь у неё был козырь. И от того, как она им распорядится, зависела не только её судьба, но и судьба всей семьи.
***
Осознание, пришедшее на чердаке, изменило взгляд Ольги. Она перестала бояться свекровь. Теперь в её взгляде читалось сложное переплетение горечи, понимания и даже некоторого отстранённого сострадания. Нина Петровна, обладая звериным чутьём на перемены в настроении, ощутила эту перемену. И она её не обрадовала. Спокойствие и новая, тихая сила в невестке тревожили и раздражали её гораздо сильнее прежних слёз и робости.
Ольга решила не превращать тайну в оружие. Она намеревалась попытаться построить мост. Однажды вечером, застигнув Нину Петровну одну в гостиной, она набралась смелости начать разговор. — Нина Петровна, — тихо произнесла она. — Я хотела поговорить. Я знаю, что вам было нелегко, когда вы только вышли замуж за Виктора Сергеевича. Свекровь медленно подняла глаза. В них вспыхнул холодный огонь. — Что ты хочешь этим сказать? — прохрипела она. — Я просто хочу, чтобы вы знали… я понимаю. Я не враг вам. Это была попытка. В глазах Нины Петровны она выглядела как дерзкий шантаж. Она решила, что Ольга раскопала её прошлое и теперь пытается им манипулировать. — Не смей лезть в мою жизнь, девочка, — голос её звенел от ярости. — Ты ничего не знаешь и никогда не поймёшь. Ты слабая. Ты так и останешься жертвой. А я — нет. Я не позволю разрушить то, что строила всю жизнь. И не дам сделать моего сына таким же слабаком.
Конфликт достиг апогея. Нина Петровна решила нанести решающий удар. Через неделю у Виктора Сергеевича был юбилей, на который съехались все родственники и близкие друзья. Это была идеальная сцена для финального акта драмы.
Весь вечер Ольга чувствовала себя на иголках. Свекровь демонстративно вела себя любезно, но в этой любезности проскальзывала угроза. Алексей, ничего не подозревая, радовался празднику и примирению двух главных женщин в своей жизни.
Когда подали десерт, Нина Петровна встала с бокалом в руке. — Друзья, я хочу поднять этот бокал не только за моего дорогого мужа, но и за будущее нашей семьи. Будущее, которое должно быть крепким и достойным. — Она сделала паузу, обводя гостей тяжёлым взглядом. — Семья — это крепость. И в ней не должно быть слабых звеньев. Не должно быть чуждых элементов, которые подрывают её изнутри.
Она повернулась к Алексею. Голос её стал стальным. — Сынок. Я дала твоей жене год. Год, чтобы она стала частью этой семьи, приняла наши традиции. Но она не смогла. Или не захотела. Она приносит в наш дом чуждые ценности, чужую кровь. Её присутствие здесь — ошибка. И эту ошибку необходимо исправить. В зале воцарилась мёртвая тишина. Гости замерли с вилками в руках. Виктор Сергеевич нахмурился, собираясь что-то возразить, но жена остановила его властным жестом.