Восемь месяцев назад мой сын п0ko.нчил с собой из-за девушки. Неудачно Bckpыл вены, скорее намереваясь просто привлечь ее внимание, а на самом деле повредив себе настолько, что спасти его уже не удалось.
Даже несмотря на то, что привезли сына в больницу, где многие врачи были моими хорошими знакомыми, ведь я и сама работаю в медицине вот уже более двадцати лет. И, конечно, мои коллеги приложили все возможные усилия для спасения моего ребенка. Но Кирилл все равно ум.ep. Ум.ep прямо у меня на глазах…
Сказать, что я ненавидела ту девушку, из-за которой все это случилось, не сказать ничего. Все эти месяцы я жила, проклиная ее, и даже желала ей см.ep.тu.
За все это время мы с Buновницей см.ep.тu моего сына так ни разу и не пересеклись, хотя она жила неподалеку от нас. И это, конечно, к счастью, иначе не известно еще, чем бы закончилась наша встреча.
— Ава Михайловна, помогите новенькой, там сложные роды, боюсь, Олеся Алексеевна одна не справится, — в кабинет заглянул заведующий отделением Петр Владимирович и вперил в меня умоляющий взгляд.
— Иду, — вздохнула я.
Мое дежурство только что закончилось, и все, чего мне хотелось на тот момент, это закрыться дома в четырех стенах, поставить перед собой фото сына и смотреть в любимые глаза, не отрываясь.
Когда я зашла в палату, то не сразу обратила внимание на саму роженицу, точнее, на ее лицо. Внешность пациентки интересует нас в последнюю очередь, сейчас было важнее определить, что именно идет не так с ее родовым процессом.
Я быстро провела осмотр, параллельно пытаясь успокоить дрожащую как осиновый лист Олесю Алексеевну, нашего молодого доктора, что работала в отделении всего четвертую неделю. Только когда роженица закричала от боли, я невольно подняла на нее глаза.
В этот момент внутри меня все оборвалось. Прямо передо мною, на расстоянии вытянутой руки находилась та самая виновница смерти моего сына. Та самая Алина, желание отомстить которой преследовало меня последние несколько месяцев. Та, из-за кого я больше не имела возможности обнять своего мальчика. Не могла прикоснуться к его плечу и спросить: «Как прошел день, Кирюша?»
Благодаря ей мне больше никогда не доведется увидеть, как спит мой сын, закинув нога на ногу, словно прилег отдохнуть посреди лужайки в парке. И много чего я еще была лишена из-за этой наглой особы, что сейчас стонала рядом, обливаясь потом.
Врачебная этика, скажете вы? К черту! Сын был для меня дороже всего! Я не мыслила жизни без него, и все, чего мне сейчас хотелось, это обхватить тонкую шею пациентки обеими руками и держать ее так, пока из ее горла не вырвется последний вздох.
— Ава Михайловна, что вы скажете? Придется делать кесарево? — донесся до меня голос млоденькой коллеги.
— Ава Михайловна, что вы скажете? Придется делать кесарево? — донесся до меня голос молоденькой коллеги.
В тот момент внутри меня словно жили два человека. Один говорил, а другой думал. Чтобы руководить родовым процессом, мне было достаточно моего многолетнего опыта, и, даже не задумываясь, я раздала нужные указания и приготовилась принять роды. При этом я продолжала помышлять о мести. Но мои действия никак не соотносились с моими желаниями.
Когда все закончилось и неподалеку голосил новорожденный мальчик, мне стало совсем дурно. Вероятно, сказалось внутреннее напряжение и борьба с самой собой. Я тяжело опустилась на кушетку и беззвучно заплакала. Мои коллеги расценили такое мое поведение как результат тяжелой работы, роды и впрямь были не из легких. Они принялись меня утешать и благодарить, особенно Олеся Алексеевна. По ее дрожащим губам можно было догадаться, что того и гляди молодая женщина сама расплачется.
— Я пойду. Устала сегодня, — проговорила я и, с трудом встав на ноги, поспешила выйти за дверь. Привалившись к стене в коридоре, я некоторое время стояла, борясь с желанием вернуться и…, не знаю, что именно рисовало в то мгновение мое воспаленное сознание, но плакала я точно от обиды. От обиды, что мое человеческое естество и врачебная ответственность переселили желание поквитаться за смерть своего ребенка. А возможность этого у меня, не скрою, была. Никто бы даже ничего не понял и не осудил меня. И в наше время случается, что во время родов умирает не только младенец, но и сама роженица.
Едва добравшись до дома, я отправилась в ванную и, стоя под струями горячей воды, долго-долго смывала с себя липкую мерзкую паутину, в которую окутало меня собственное сознание. Я все еще боролась сама с собой. Одна часть меня вопила, крича, что своими действиями, а в этом случае бездействием, я предала память сына. Не сумела переступить через собственную принципиальность.
Вторая же моя половина тонким, словно лезвие ножа, голоском пищала о том, что даже мысли о причинении вреда пациентке, будь она хоть самым твоим злейшим врагом, оскверняют саму мою сущность. И память сына такие мысли не менее оскверняют. Потому что, будь Кирилл жив и узнай он об этом, сын больше никогда не смог бы называть меня своей матерью!
— Мама! Мама! Смотри, что у меня есть!
Пятилетний Кирилл ворвался в кухню, сжимая в маленьком кулачке три цветка мать-и-мачехи. На щеке у сына красовалась свежая царапина, а рукав куртки был наполовину оторван.
— Какое чудо! Где ты их нашел? Ведь во дворе еще лежат сугробы!
В прежние времена я первым делом отчитала бы сына за его вид и за грязные следы, оставленные на полу. Но с недавних пор я перестала обращать внимание на такие мелочи. Радость на лице моего ребенка была самым главным подарком судьбы!
За пять месяцев до этого отец Кирилла ушел от нас, встретив на своем пути другую женщину. Я любила своего мужа. Очень сильно любила! И вот после его ухода я совершила самую страшную ошибку в своей жизни. Попыталась проститься с этой самой жизнью. Мне было невыносимо больно от того, что меня предали, хотя это, безусловно, меня не оправдывает.
Кирилл уже спал в своей кроватке, когда я, сидя на кухне, глотала горстями таблетки, жадно запивая их водой. Я училась в медицинском и прекрасно знала, какие именно препараты способны быстрее всего отправить меня на тот свет.
Я спешила избавиться от внутренней боли и больше ни о чем не думала. Не думала, что станет с моим сыном, когда моя боль исчезнет вместе со мной.
У меня были все шансы достигнуть желаемого в тот вечер, но мой маленький сын спас меня тогда. Кирилл неожиданно проснулся и, испугавшись представшей перед ним картины, позвал соседей.
После этого происшествия, то есть когда я уже вернулась из больницы, мой сын и перестал улыбаться. Не представляете, какое это страшное зрелище, когда пятилетний ребенок больше не улыбается! Реакция сына на то, что произошло, стала для меня худшим наказанием.
Я больше не вспоминала о своем неверном муже и уже не думала ни о какой внутренней боли. Все, чего мне хотелось, снова услышать смех моего ребенка!
Поэтому я тогда так радовалась трем поломанным цветочкам в перепачканных грязью руках сына и вовсе не замечала его грязной и порванной одежды. Важнее всего для меня была радость, написанная на его лице! Той весной вместе с пробуждающейся после зимнего сна природой ожила и наша маленькая семья.
Я знала, мне был дарован второй шанс на счастье. А счастье — это сама жизнь! И мы с сыном долгие годы были счастливы, живя вдвоем. Но только я все равно оказалась должницей этого счастья, и мне пришлось отдавать этот долг. Расплачиваться за свой тогдашний поступок, то есть заплатить за свое нежелание жить…
Стоя под струями горячей воды и копаясь в собственной памяти, я вдруг осознала нечто важное для себя. Конечно, я и раньше связывала эти два события, то, что совершила я много лет тому назад, и то, что сделал мой сын. Мой мальчик так же страдал от внутренней боли, вызванной неразделенной любовью, как я тогда от предательства мужа. И, возможно, моя вина в смерти сына была ничуть не меньше, чем вина этой Алины.
Вероятно, мой поступок тогда так запомнился Кириллу, что он решил, будто это единственное средство избавления от боли. Неосознанно, конечно, ведь сын был слишком мал тогда, чтобы до конца понять, что именно случилось со мной после ухода отца. А также вполне может быть, что существует некая небесная кара и все это правда, то, что за наши поступки расплачиваются наши дети.
Я громко завыла, опустившись на корточки и положив голову на край ванны. За все эти восемь месяцев я ни разу так не ревела. До этого были лишь сухие слезы, и такое, оказывается, бывает. И от тех невыплаканных слез мне было намного больнее. Сейчас же с каждой минутой мне становилось легче.
И вовсе не потому, что рыдания, вырвавшись наружу, принесли долгожданное облегчение. Нет. Дело было в другом. Обвинив себя, я наконец смогла простить Алину. Думаю, прощение только тогда и возможно, когда ты ясно увидишь, что собственные дела ничуть не лучше чужих поступков. А может быть, даже намного страшнее!
Я точно не знала, что именно произошло тогда между моим сыном и той девушкой. Кирилл, как и любой другой мужчина, не особо любил говорить о своих чувствах и переживаниях. Мне было известно лишь то, что Алина полюбила другого.
Спустя два дня после того, как я приняла роды у Алины, я шла по коридору, и сзади меня окликнули:
— Ада Михайловна, извините, можно мне с вами поговорить?
Я медленно обернулась, уже догадываясь, кто стоит передо мной.
— Я знаю, что вы сделали для меня во время родов, и знаю, насколько вам это было непросто. Вы наверняка ненавидите меня и вините в смерти Кирилла, и вы правы. Но мне нужно вам кое о чем сообщить. Могли бы мы где-то поговорить?
— Что ты намерена сообщить мне? Если речь пойдет о благодарности, то нам не о чем разговаривать. Я ничего такого особенного для тебя не сделала, разве что, как ты справедливо заметила, не позволила своему отношению к тебе помешать моей работе. Но это далось мне нелегко, поэтому и благодарить меня не за что.
Я развернулась и хотела уйти, но она снова обратилась ко мне.
— Я вовсе не о благодарности хотела поговорить. Хотя, безусловно, я очень благодарна вам, но прекрасно осознаю, что вы не примете мою признательность.
— Тогда что тебе нужно?
— Я бы не хотела говорить об этом посреди коридора.
Я тяжело вздохнула, с трудом справившись с желанием послать ее.
— Хорошо, пойдем в процедурную, там сейчас никого нет.
Алина пошла за мной следом, и едва я прикрыла дверь процедурной, она тут же выпалила, глядя куда-то в окно.
— Ребенок, которому вы помогли родиться, сын Кирилла, ваш внук.
— Что? Ты соображаешь, что несешь? Причем здесь Кирилл? Ты решила таким образом еще больше досадить мне? Но я не позволю тебе измываться над памятью моего сына! Кирилл ни за что не бросил бы беременную женщину. К тому же, насколько я знаю, это ты была инициатором вашего расставания!
— Все это так, но это ничего не меняет. Кирилл не знал о моей беременности, я не успела ему сказать. Мы сильно поссорились, потому что Кирилл приревновал меня к моему бывшему парню. Причин для этого не было. Да, я когда-то любила Максима, но это было до того, как мы с Кириллом стали встречаться. Максим долгое время жил в другом городе, а незадолго до всего того, что произошло, он вернулся и стал буквально преследовать меня. Кирилл с самого начала решил, что у меня остались какие-то чувства к Максиму, но это было совершенной неправдой. Однажды Кирилл сильно накричал на меня, даже обозвал двуличной, тогда я сказала, что раз так, то между нами все кончено. Кирилл на повышенных тонах предложил мне вернуться к Максу, на что я ответила, что наверняка я так и сделаю. Мы перестали общаться, и когда я узнала о том, что беременна, я решила ничего не говорить Кириллу. Во мне звучала гордость, но я никак не могла представить, чем все это обернется.
Девушка судорожно вздохнула, продолжая смотреть в сторону. Я не поверила ни одному ее слову. Принять все то, о чем она говорила, у меня попросту не было сил.
— Для чего ты все это мне сейчас рассказываешь?
— Не знаю. Но вы должны знать о том, что у вас есть внук. Если вы мне не верите, можете провести хоть сотню тестов ДНК. Мне все равно. Я просто обязана была сказать вам, и без того слишком долго не решалась сделать это. Если честно, я просто боялась вас. Опасалась вашей реакции на мое заявление о том, что я жду ребенка от Кирилла. Я понимаю, что если бы не моя гордость, Кирилл был бы жив. Но я ни в чем не виновата перед вами. Я не предавала вашего сына! И наш с ним ребенок тоже не виноват в том, что случилось!
После ее последней фразы внутри меня словно разыгралась буря из различных эмоций. Мне со страшной силой захотелось, чтобы все это оказалось правдой. Где-то на обрывках сознания замаячила призрачная надежда. Надежда на то, что в моей жизни случиться что-то светлое, дарующее радость бытия и позволяющее чувствовать себя счастливой. Все эти ощущения и надежды я похоронила вместе с сыном, они лежали рядом с ним, прямо на крышке его гроба, глубоко под землей, и я считала, что вернуть подобные эмоции у меня больше никогда не будет возможности. Это было равносильно тому, чтобы воскресить человека из мертвых.
Глаза предательски защипало, и я попросила стоящую ко мне в пол оборота девушку выйти.
— Прошу тебя, уйди!
Я не смотрела на нее, но боковым зрением видела, что, прежде чем выйти за дверь, Алина пристально посмотрела на меня долгим, проникающим в самую душу взглядом.
В тот же день я взяла отпуск за свой счет, чего со мной не случалось ни разу за все годы моей работы. Но я чувствовала себя такой разбитой, словно по мне проехал асфальтоукладочный каток. К тому же видеть Алину или, что еще более невыносимо, ребенка, которого она называла моим внуком, у меня не было сил.
Таким образом, у меня появилось много времени для того, чтобы прийти в себя и обдумать все это. Во-первых, как я и говорила, при одной мысли о том, что у меня может появиться внук, внутри меня разливалось такое тепло, что казалось, будто комната наполняется ярким солнечным светом. Но я гнала эти мысли прочь еще долгое время, не позволяя себе напитаться этими лучами.
Время шло, и постепенно мысль о том, что этот ребенок может быть сыном Кирилла, затмила все вокруг. Мне стало казаться, что это просто чудо! Как будто мой сын вернулся! Воплотился в этом маленьком человечке, которого я сама и приняла из утробы его матери.
Не могло все это быть обычной случайностью. И враньем тоже не могло быть. Слишком уж екало мое сердце при одном воспоминании об этом малыше.
Однажды я не выдержала и, узнав адрес Алины (до этого я знала только, что живет она где-то в соседнем дворе), отправилась в гости к предполагаемому внуку.
— Ада Михайловна! Вы все-таки пришли! — увидев меня, воскликнула девушка. Та самая, что еще недавно не вызывала во мне никаких чувств, кроме ненависти.
— Пришла, как видишь.
Я осмотрелась. Квартирка была небольшой, но уютной. И здесь пахло новорожденным! Это такой особый, ни с чем не сравнимый запах, который отчего-то напоминает мне мое детство. Как будто ты лежишь на печке в гостях у бабушки и ждешь, когда же она наконец достанет из печи румяные пирожки.
— Я здесь одна живу, — пояснила Алина, по-своему истолковав мой взгляд. Эта квартира досталась мне от бабушки. Но я сама сделала здесь косметический ремонт.
— Как же ты справляешься одна?
Я сняла плащ и повесила его на вешалку в прихожей. Хозяйка квартиры между тем достала из тумбы тапочки и поставила передо мной. Скинув ботинки, я сунула ноги в тапочки и выжидающе посмотрела на нее.
— Родители помогают, чем могут, — проговорила Алина, — да я и сама понемногу зарабатываю при помощи интернета. Пока Санечка спит. Занимаюсь компьютерной графикой и оформлением сайтов. Разное.
— Ты назвала сына Александр?
— Да. А вам не нравится? — девушка выглядела немного испуганной.
— Отчего же? Хорошее имя. Так моего деда звали.
— Вы проходите, Ада Михайловна. Я сейчас поставлю чайник.
— Не нужно, — остановила я ее, — я ненадолго. Просто хотела еще раз увидеть его…
Я посмотрела в сторону деткой кроватки, где мирно спал малыш. Во сне он иногда морщил маленький носик и становился похожим на серьезного и делового профессора университета. Только очков не хватало.
Невольно черты моего лица смягчились, и я подошла ближе. «Как же такое может быть? — думала я. — Кирилла уже нет на этом свете, а частичка его лежит передо мной!».
Я все стояла и смотрела на это маленькое чудо, даже дышать боялась, вдруг все это исчезнет.
— Скажи мне, только не лги, Саша и вправду сын Кирилла? — шепотом спросила я, не отрывая глаз от младенца.
— Правда, Ада Михайловна, — так же шепотом ответила Алина.
Потом мы все-таки пили чай на кухне, разговаривая только на отвлеченные темы. То есть совершенно не вспоминая прошлое, а обсуждая настоящее. О нуждах ребенка мы в основном говорили. Чем лечить, как купать и прочее.
Это странно, но мне было легко с ней общаться. Как будто эта Алина была мне когда-то давно знакома, и я прекрасно знала, что именно она сейчас скажет или как отреагирует на ту или иную мою фразу.
— Кажется, Санечка проснулся, — улыбнулась она и, бросив на меня быстрый взгляд, спросила, — возьмете его на руки, пока я подготовлюсь к кормлению?
Я кивнула, пристально посмотрев на нее. Пожалуй, в тот момент я впервые разглядела черты лица Алины, представляя при этом, какой именно видел ее мой сын. С виду это была совершенно обычная, ничем не примечательная девушка.
Светлые волосы, серые глаза, слегка вздернутый нос. Но было в ней что-то такое, чего я даже не могла себе объяснить. Едва уловимая сила характера, что ли. То, что позволяет людям не сгибаться под тяжестью ударов судьбы и продолжать жить, несмотря ни на что.
Я задумалась, отчего она не сделал аборт, узнав о смерти отца своего ребенка? Ведь в этом случае Алина смогла бы обрести счастье с тем же парнем, из-за которого они и поссорились с Кириллом. Тем более что, как я поняла, он был не против такого развития событий.
А еще я успела подумать о том, что именно испытала эта хрупкая девушка за эти восемь месяцев, минувшие со дня смерти Кирюши. Если все именно так, как она говорит, то, вероятно, ей тоже пришлось нелегко. И, пожалуй, совсем не легче, чем мне самой.
Тем временем я подошла к кроватке и, наклонившись, осторожно взяла на руки малыша. Наверное, только те, кто сами уже являются бабушками, смогут понять, что именно я ощутила в тот момент. Это ни с чем не сравнимое счастье!
Даже намного ярче и ощутимее, чем когда ты впервые берешь на руки собственного ребенка. Лично я, когда родился Кирилл, была слишком молода, чтобы в полной мере почувствовать всю полноту жизни, и еще не до конца осознавала само чудо рождения. А внуки — это другое, это и есть сама жизнь, потому что именно в них наше продолжение!
Не понимаю, как удалось этому маленькому человечку в один миг исцелить мою израненную душу?! Когда Алина вошла в комнату, она даже на миг замерла, глядя в мое преобразившееся лицо. Как потом, спустя некоторое время, сказала сама Алина: «Вы тогда просто сияли!».
Много еще было с моей стороны сомнений по поводу того, что тогда случилось между моим сыном и его возлюбленной. Не скажу, что я поверила в слова Алины безоговорочно. К тому же некоторые люди из числа моих знакомых, видя такое мое отношение к внуку, советовали все же сначала удостовериться в нашем родстве с Саней.
Вот только я для себя давно решила, что это не имеет никакого значения. К тому времени я настолько любила внука, что, окажись он чернокожим или узкоглазым, я все равно считала бы его сыном Кирюши и своим внуком.
Правда, приблизительно к году, Саня стал настолько походить на Кирилла, что больше уже никто из моего окружения не предлагал мне сделать тест ДНК.
— Алина, у меня к тебе такое предложение… Ты только не отвечай сразу, обещай подумать.
Мы вместе шагали по парковой дорожке, и я толкала перед собой коляску с внуком.
— Что такое, Ада Михайловна? О чем вы?
— Я предлагаю вам с Саней поселиться у меня. А твою квартиру можно будет сдавать. Так тебе полегче будет и Саня всегда будет под присмотром. Вдвоем же проще следить за малышом.
— Ада Михайловна, зачем вам это? — прямо спросила Алина. Эта ее привычка иногда раздражала меня, но чаще восхищала. Немногие способны говорить то, что думают. Чаще люди делают как раз наоборот, а потом жалеют, что не сказали самого главного.
И на этот раз Алина, конечно же, произнесла вслух именно то, в чем я не осмеливалась признаться ни ей, ни даже самой себе.
— Одиноко мне, понимаешь? С тех пор как не стало Кирюши, в квартире стоит такая звенящая тишина, что хоть волком вой. А я хожу в этой пустоте и не понимаю, что мне нужно делать? Для одной себя разве можно придумать достаточно дел? Даже обед приготовить и то не кому, я стала покупать готовую еду, а я ее ненавижу!
— Ада Михайловна, я все поняла, и я обещаю вам подумать.
Через четыре недели мой дом наполнился светом! Я всеми частичками своего естества ощущала, как оживали стены моей квартиры, как засиял в окнах рассвет, как прекрасны стали мои вечера! Топот маленьких ножек и это: «Ба, дай печеня», были самыми чудесными звуками во вселенной! Благодаря этому я знала, моя жизнь продолжается, и она, моя жизнь, в нем — в моем внуке!
Автор: Юферева С.
