В тот вечер Тарас вернулся домой и застал Марию, сидящую в темноте на кухне. Она не закатывала сцен, не повышала голос. Просто спокойно изложила всё, что произошло, как будто читала протокол — без эмоций, по пунктам.
— …она разложила свои старые вещи прямо на нашей кровати, Тарас. На НАШЕЙ кровати. Ты понимаешь, что это значит?
Он выглядел сбитым с толку.
— Мария… ну мама… наверное, она не придала этому значения…
— Не придала значения? Или снова дала понять мне моё место? Показала, что я здесь никто и звать меня никак? Что это её территория и она может распоряжаться всем как ей вздумается? Твоя мама и твоя сестра методично выдавливают меня из моего собственного дома. Не руками — словами, поступками. Они пропитывают этот дом ядом — каждый уголок, каждый вдох.
— Ты сгущаешь краски! — воскликнул Тарас. — Никто тебя не выживает! Просто… у них характер такой. К ним нужен особый подход.
— Я три года искала этот «подход», — тихо сказала Мария. — Улыбалась сквозь зубы, когда хотелось плакать. Молчала тогда, когда внутри всё кричало. Пыталась говорить с тобой об этом — но ты будто глухой. Ты всегда между нами: ни с ними полностью, ни со мной по-настоящему. Застрял посередине в своём страхе кого-то обидеть. А тонуть приходится мне.
— И что ты предлагаешь? — спросил он с вызовом в голосе. — Запретить им приходить? Разорвать связи с матерью и сестрой?
Мария посмотрела ему прямо в глаза.
— Я прошу тебя сделать выбор. Не между мной и ими лично. А между нашей семьёй — где только ты и я — и той семьёй из прошлого, которая отказывается признать твою взрослую жизнь. Я хочу границ, Тарас. Чётких и непроницаемых границ: чтобы ключи были только у нас двоих; чтобы о визитах предупреждали заранее; чтобы никто не чувствовал себя здесь хозяином кроме нас.
Тарас опустил взгляд на пол и замолчал. Он выглядел подавленным.
— Я не могу так… Мария… Это же моя мама… моя сестра… Они обидятся… Мама может не выдержать этого… у неё сердце слабое…
И тогда Мария всё поняла окончательно: он просто не способен на это решение. Не потому что разлюбил её или хочет зла — а потому что он так устроен: всю жизнь был посредником между чужими эмоциями; жил ради чужого одобрения; привык быть удобным сыном… И меняться он не собирается.
Значит меняться придётся ей.
На следующий день она взяла отгул на работе и вызвала мастера по замкам. Мужчина работал быстро: снял старые механизмы и установил новые надёжные замки с другим кодом доступа. В конце он передал Марии запечатанный конверт с комплектом ключей. Она подержала его в руках несколько секунд — впервые за долгое время чувствуя лёгкость внутри.
Когда вечером Тарас попытался открыть дверь своим ключом, тот даже не провернулся в скважине замка. Он попробовал ещё раз… потом начал стучать сильнее.
Мария открыла дверь лишь наполовину, оставив цепочку включённой.
— Что случилось с замком? — растерянно спросил он.
Она смотрела спокойно:
— Замки заменены! Вот твой новый ключ!
Она протянула ему один экземпляр через щель двери.
— Один? А где для мамы? Для Ларисы?
И тогда прозвучали слова без возврата:
— Больше твои родственники сюда не войдут.
Тарас застыл на месте; лицо налилось краской гнева:
— Ты… ты вообще понимаешь ЧТО ты сделала?! Это же объявление войны!
— Нет, Тарас,— спокойно ответила она.— Это мир… Мой собственный мир… который я возвращаю себе обратно,— сказала она уже впуская его внутрь.— Ключи будут только у нас двоих! И если ты передашь дубликат кому-то ещё – я снова сменю замки! Но тогда нового ключа для тебя уже НЕ будет!
Скандал вспыхнул мгновенно: Тарас кричал о разрушенной семье; обвинял её в эгоизме; утверждал, что так поступать нельзя! Он звонил матери и сестре – трубка визжала от Раисы; Лариса истерично требовала «поставить жену на место».
Он пытался давить – жалостью, чувством долга перед родными…
— Мария! Одумайся! Мама вся в слезах – давление подскочило! Лариса клянётся больше сюда ни ногой! Этого ты добивалась?..