— Мама, пойми, это всего лишь на пару месяцев, — говорил Игорь, сын Тамары Сергеевны, избегая взгляда и потирая переносицу
. — Пока стройку не завершат, им просто негде будет жить.
— «Им» — это кто? — переспросила она, уже догадываясь о ответе, но всё же надеясь на лучшее.
— Ну, Ольга… и её мама.
— А ты что, собираешься жить с ними в палатке? Или на обеих сразу женился?
Игорь улыбнулся, но быстро одернул себя. Обстановка была сложной. Он понимал, что мать не из тех, кто легко сдаётся, особенно когда речь шла о её двухкомнатной квартире в панельном доме на Кременчуге, которую она восстанавливала после смерти мужа — каждый шов на обоях, каждый шкафчик был отполирован её руками.
— Тамар, ты всегда говоришь, что семья — самое важное, — вмешалась Ольга. Она сидела рядом, аккуратно положив на колени кожаную сумочку. — А у нас же семья, и скоро у нас появится ребёнок.
— Поздравляю, — тихо ответила Тамара Сергеевна. — А я что, врач-гинеколог? Или роддом?
Через неделю они заселились.
Пришли со всеми вещами: утюгом, микроволновкой и «котиком Васей» — персидским сфинксом, от которого пахло как от мокрой тряпки.
Мать Ольги, Нина Петровна, приехала на такси с двумя чемоданами, будто собиралась в Турцию, и сразу с порога заявила:
— Вот так, я буду спать в большой комнате, у меня боль в пояснице, а молодые пусть уж как-нибудь… на кухне. Там потеплее.
Сначала Тамара просто наблюдала. Потом — старалась не вмешиваться. Через три дня — начала копить раздражение.
Первый конфликт возник, когда её кастрюля пропала.
— А где моя эмалированная с синими цветочками? — спросила она, перебирая шкаф.
— Я её выбросила, — сообщила Нина Петровна, не отрываясь от нарезки курицы. — Она старая, эмаль облезла. Нельзя так готовить. Я ж здоровье бережёте.
— Спасибо. Тогда я тоже могу помочь. Выброшу твою кофту — она линяет, и цвет у неё не красивый. Вредна глазам.
Через две недели квартира перестала быть домом. Она стала напоминать коммуналку времён перестройки: запахи еды, чужие тапочки в коридоре, сушащиеся бюстгальтеры в ванной.
Кот Вася ходил в лоток, но чаще промахивался. Игорь пропадал на работе, возвращался поздно и сразу ложился спать. На кухне.
— Игорь, — произнесла Тамара вечером, когда они остались вдвоём на балконе, — ты вообще представляешь, что учинил?
— Мам, ну это временно…
— Игорь, скажи честно: у тебя вообще есть какой-то план? Или ты думал, что мама смирится со всем?
— Я… просто хочу, чтобы у всех было хорошо.
— У всех? — она усмехнулась. — А как насчёт меня?
Он промолчал.
На следующий день её разбудил шум в ванной. Ольга и Нина Петровна перекладывали её личные вещи в картонную коробку.
— Что за переезд? — голос Тамары Сергеевны прозвучал холодно.,— Мы просто тут порядок навели, — спокойно объяснила Нина.
— У нас свои кремы, шампуни, а тут всё было старое. Решили, что тебе лишнее не нужно. Всё аккуратно, ничего не выбросили. Пока.
Вечером Тамара отправилась на рынок, купила пучок укропа, огурцы и пельмени. Вернувшись, обнаружила свою комнату закрытой на щеколду изнутри.
— Что это такое? — постучала она в дверь.
— Мы сейчас, — отозвалась Ольга. — Решили пока тут переночевать. Со сквозняком на кухне неуютно.
— А где же я спать буду?
— Ты же рано встаёшь. Спи на кухне, что за барыня? Мы же семья!
Ночью Тамара лежала на старом диване на кухне. Рядом звякала ложка из ящика. Из комнаты доносились мяуканье кота и храп. Удивительно громкий звук для двух хрупких женщин.
В какой-то момент она встала, включила свет и оставила записку:
«Я не гостиница. Уезжайте. У вас неделя.»
Утром в квартире началась ссора. Нина называла сына «маменькиным», Ольга плакала. Игорь молчал, глядя в пол.
— Я хочу жить одна, — твёрдо заявила Тамара. — Эта квартира — моя. Она мне завещана. Я вас не приглашала. Вы сами приехали. И теперь — уезжайте сами.
— Мама, как же ты так… с беременной…
— А ты как так, Игорь? С матерью?
Он ушёл вместе с ними. С чемоданами. С котом. С микроволновкой, которую они прихватили «по ошибке».
В квартире осталась только тишина. И пыльный след на подоконнике от их горшка с фикусом.
Она закрыла дверь, дважды повернула ключ в замке. Потом подошла к зеркалу, посмотрела на себя. Уставшая, седая, но не сломленная.
— Ну что, Тамарка, — произнесла она своему отражению, — пора жить. Настоящей жизнью.
В понедельник Тамара Сергеевна проснулась без будильника. Квартира казалась необычайно тихой: никто не стучал дверцами шкафов, не щёлкал пультом, не заваривая чай впрок.
На кухне не было ни крошки. Даже кот Вася отсутствовал… но вовсе не в том смысле, чтобы по нему скучать.
Она приготовила крепкий кофе, включила радио «Маяк» и, глядя в окно, вдруг почувствовала, что дышится легче.
Однако к обеду телефон зазвонил с первым звонком.
— Ну ты даёшь, мам, — начал Игорь без приветствия. — Они же всего на месяц! Ты бы внука выгнала, если бы он родился?
— Он ещё не родился, — спокойно напомнила она. — А квартиру уже поделили под себя. Я не против помочь. Но на коммуну не подписывалась.
— Ольга плачет. Говорит, что ты их выбросила, как собак.
— Пусть не обманывает. Я дала неделю. Они ушли с шумом, прихватив вещи и обиду.
— Могла бы потерпеть. Ты же мать.
Эти слова — «ты же мать» — въелись в её душу, как неприятный запах их проклятой подливки на прошлой неделе.
В этом доме всегда кто-то ел, готовил, жевал, грелся, жарил. И всегда — чужими руками, чужими правилами. На работе в поликлинике коллеги выражали сочувствие, но вслух не осмеливались.,
— Может быть, у них действительно сложилась непростая ситуация, — осторожно предположила Татьяна Ивановна, акушерка с третьего этажа. — Ты же одна. А тут всё же интересно…
— Таня, когда твой племянник с женой приедут к тебе на месяц, тогда и обсудим.
К вечеру пришло сообщение от Игоря: «Ты от них отказалась. Мы всё поняли. Не звони».
Она не расплакалась. Просто уселась на табурет и гладила рукав халата, словно пытаясь этим жестом кого-то извинить.
Через пару дней на пороге появилась соседка, тётя Нина с шестого этажа. У неё в руках был пакет с пирожками, а на лице читалось беспокойство.
— Тамар, я, конечно, не хочу вмешиваться, но… твои тут были. Сидели на лавочке, ждали. Потом подъехала машина, уехали. Похоже, к Ольгиной тётке. Они тащили сумки. Она плакала. А Игорь выглядел будто из фанеры — ни лица, ни слов.
Ночью ей привиделся муж. Василий сидел за кухонным столом, по скатерти стучал пальцами и говорил: «Не бойся, ты поступила правильно. Просто держись. Не отпускай. И не вини себя за чужую дерзость».
Проснувшись, она почувствовала, будто получила пощёчину.
В воскресенье в дверь позвонили. Она сразу напряглась, но на пороге оказался совсем незнакомый человек.
— Тамара Сергеевна? — высокий, худой, в очках. — Извините, я Виталий. Мы соседи вашей Ольги… бывшие. Можно с вами поговорить?
В кафе за углом он всё рассказал. Оказалось, что Ольга с матерью не впервые устраивают такие «временные» переезды. По легенде — стройка, а на самом деле — проживание за чужой счёт.
— Они у нас прожили почти три месяца, — сообщил он. — Сначала милые, потом везде их вещи. Мать Ольги вообще нашу посуду в подвал спустила, «чтобы не мешала». Когда мы попросили съехать — начались истерики, крики, «мы беременные». Мы с женой еле дочек уберегли от этого безумия.
Тамара возвратилась домой в оцепенении. Мысли метались, словно бельё в барабане стиральной машины.
«Значит, я не одна. Это не просто «беременные и бедные». Это целая схема. Система. И я не виновата. Я… прозрела».
Она поставила чайник, на тарелку положила два вареника из морозилки. Включила телевизор — там шла передача о мошенниках.
Вдруг ей стало смешно. Горько, злорадно, но от души.
— Что ж, — произнесла она в пустоту, — родная кровь, говорите? Так вот, моя кровь будет внутри меня. А паразиты — за пределами. Так спокойнее.
И впервые за многие месяцы она уснула мирно. Без слов. Без храпа. Без запирания собственной двери.
В начале марта Тамара Сергеевна заметила, что ей не хватает… хаоса.
Не в том смысле, что дом снова должен пахнуть протухшей капустой, и кот мяукать у чужих ног. Просто тишина стала слишком громкой. Простор — устрашающим. А одиночество — хоть и выстраданным, но не всегда нежным.
Она научилась с первого раза закрывать балконную дверь. Перестала покупать яйца про запас, по две упаковки. Коты с первого этажа снова начали навещать её — не за едой, а ради общения.
Письмо от Игоря пришло внезапно. Рукописное, с «мам, прости, давай поговорим».
— Поехали, — усмехнулась она, но всё же прочла.
Он писал, что «погорячился», что «Ольга осознала», что «тёща переехала в Чернигов», и что он хотел бы, чтобы мама увидела внука — «мы назвали его Егором, в честь папы».
Она отложила письмо, как убирают нежелательную рекламу из почтового ящика. Но дрожь в пальцах осталась.
Спустя неделю Игорь позвонил. Голос звучал подавленно и виновато.,— Мам, перестань молчать. Приезжай. Просто посмотри. Наш ребёнок — настоящее чудо. Ольга изменилась. Мы даже встали на очередь на съём. Мы действительно стараемся.
— А где вы сейчас живёте, пока не на съёме?
Пауза.
— Ну, временно… у её подруги, но она скоро уезжает, и нам снова негде будет…
Тамара слушала и ощущала, как внутри нарастает тягучий страх — что всё повторится. Что ей снова скажут: «Ты же мать». Опять будут эти «временно». И потом её вычеркнут из собственной жизни, а она останется стоять у окна с двумя пельменями на тарелке.
Но она всё же решилась поехать.
С поезда её встретил Игорь. Постаревший и похудевший. Ольга с младенцем в коляске. Пыталась улыбнуться, но взгляд был отвлечён.
— Мам, мы так рады… Егорушка, скажи бабушке «агу».
Она взглянула на малыша — морщинистого, сонного, с крошечными кулачками.
— Он хороший, — спокойно произнесла она.
— Ты останешься у нас? Хотя бы на пару дней, — поспешила Ольга. — Мы тут у подруги, но тесно… если бы ты могла…
И тут в памяти всплывала сцена, как Ольга кричала ей в лицо: «Это всё твои фантазии! Ты просто стареешь и срываешься!»
И рассказы соседа Виталия. И визит полиции. И муж, который приходил ей во сне и говорил: «Не отпускай. И не вини себя за чужие выходки».
— Нет, Олька, — ответила она. — Не могу. Сейчас я живу только в одной квартире — своей. И в своём уме — тоже своей.
Игорь отвёл взгляд.
— Знаешь, мама, ты всё разрушила. Всё могло сложиться иначе.
Она кивнула.
— Могло. Но теперь всё по-честному. И ты это прекрасно понимаешь.
Вечером, уже в поезде, долго смотрела в окно. В телефоне — десяток непрочитанных сообщений. От Игоря, от Ольги, и от других.
Она удалила их все.
Дома, включив чайник, впервые за долгое время позвонила подруге Людмиле.
— Люд, ты ведь собиралась ремонт на даче делать? Давай я помогу. Тут выяснилось, что у меня неплохо получается охранять свои границы.
— Знаешь, Людмила, — рассказала она, наливая чай, — самое сложное — понять, что не обязан быть кому-то удобной. Даже своим. Особенно своим. Удобство — это функция кресла, а не женщины.
Она включила радио, завернулась в плед и улыбнулась.
Иногда счастье — это когда никто не лезет в твой собственный холодильник.