— Ольга, будьте любезны, мое обычное. Алексею — виски со льдом.
Ольга едва заметно кивнула и так же тихо удалилась.
Лицо свекрови побагровело.
— Что это было? — прошипела она. — Ты что себе позволяешь, соплячка? Решила здесь командовать? Кто ты вообще?
— Я всего лишь попросила для вас воды, Тамара Сергеевна, — ответил я ровным тоном, хотя внутри всё бурлило. — Мне показалось, что вы немного разгорячились. Это поможет вам прийти в себя.
— Да как ты смеешь! — вскочила она с кресла. — Алексей, ты слышал? Твоя жена меня оскорбляет! В нашем доме!
Алексей метался взглядом между мной и матерью, явно растерянный. Он не мог понять, кого поддержать. Его нерешительность причиняла мне больше боли, чем яд свекрови.
— Марина, зачем ты так? — наконец выдавил он. — Мама просто…
— Просто что, Алексей? — впервые за вечер я посмотрела на него с упреком. — Просто унижает меня уже полчаса? А ты сидишь и молчишь?
В этот момент вернулась Ольга с подносом. На нем стоял мой бокал с прозрачным напитком и веточкой розмарина, стакан с виски для Алексея и запотевший стакан с водой.
Она поставила поднос на стеклянный столик и с поклоном удалилась.
Тамара Сергеевна смотрела на стакан с водой как на личное оскорбление. Ее лицо исказилось от ярости.
— Я это пить не буду! — заявила она. — Я требую уважения! Я — мать твоего мужа!
— Вы гостья в этом доме, Тамара Сергеевна, — спокойно ответила я, сделав небольшой глоток из своего бокала.
Можжевеловый вкус приятно освежал горло. — И вам следует вести себя соответственно. Иначе вечер закончится для вас куда быстрее, чем вы рассчитывали.
Она замерла, поражённая моей дерзостью. В ее глазах читалось недоумение. Она не могла понять, откуда у меня, «бедняжки», взялась такая уверенность. И это непонимание стало моим главным козырем.
— Что это за угрозы? — вскрикнула Тамара Сергеевна. — Ты хочешь меня выгнать? Кто ты такая, чтобы распоряжаться мной?
— Я — хозяйка этого дома, — ответила я спокойно.
Фраза повисла в воздухе. Свекровь на мгновение застыла, а затем разразилась громким, неприятным смехом.
— Что? Ты? Хозяйка? Девочка, ты не охладилась? Алексей, твоя жена, похоже, сошла с ума от зависти.
Алексей смотрел на меня широко раскрытыми глазами. В его взгляде смешались шок, неверие и слабая, безумная надежда.
— Марин… это правда?
Я не ответила, продолжая смотреть на его мать.
— Да, Тамара Сергеевна. Это мой дом. Который я приобрела на деньги, заработанные собственным умом и усердием. Пока вы всем рассказывали, какая я никчемная, я строила свой бизнес.
— Бизнес? — она снова фыркнула. — Что за бизнес у тебя может быть? Маникюр делаешь на дому?
— IT-компания, — отрезала я. — С филиалами в трёх странах. А начальник Алексея, к которому вы так стремились попасть, — мой подчинённый.
Руководитель одного из отделов. Я попросила его организовать этот ужин, чтобы наконец всё вам рассказать. Думала, это будет… цивилизованно.
Я горько усмехнулась.
— Как же я ошибалась.
Лицо Тамары Сергеевны медленно меняло оттенок. Сначала оно краснело от гнева, затем покрывалось пятнами, а теперь приобретало болезненный, сероватый тон. Она медленно обвела взглядом роскошную гостиную, словно впервые увидела её по-настоящему. В её глазах, обычно полных пренебрежения и высокомерия, мелькнула нечто новое — нечто, напоминающее ужас, но ещё глубже. Это было осознание. Тяжёлое, необратимое, словно камень, падающий в бездну.
Она посмотрела на кресло, в котором сидела, на отполированный мрамор под ногами, на панорамное окно, через которое лился золотистый свет заката. Всё это — не просто красивая обстановка, не чужой дом, не случайность. Всё это принадлежало мне. Мне — той самой женщине, которую она годами считала ничтожеством, слабачкой, обузой для её любимого сына. Мне — той, которую она с презрением называла «бедняжкой», «ничего не стоящей», «неправильным выбором».
— Не… не может быть, — прошептала она, голос дрожал, словно лёд перед первыми лучами весеннего солнца. — Ты всё врёшь. Это какая-то игра, фарс, обман!
— Зачем мне лгать? — я чуть пожала плечами, и в этом движении не было ни злости, ни торжества — только холодное, бесстрастное спокойствие. — Алексей, ты ведь видел мои декларации о доходах, когда мы подавали на ипотеку, которую нам так и не одобрили. Помнишь те цифры? Ты тогда решил, что это ошибка банка. Или опечатка. Ты даже не стал разбираться.
Алексей побледнел. Он сидел, словно прикованный к стулу, не в силах отвести взгляд от моего лица. Да, он помнил. Он видел цифры, которые не мог понять, не мог принять. Но вместо того чтобы разобраться, вместо того чтобы гордиться мной, он предпочёл верить в свою версию реальности — в которой я слабая, зависимая, нуждающаяся в его защите. Ему было проще считать меня неудачницей, чем признать, что я успешнее его. Что я — сильнее.
— Но почему… почему ты молчала? — наконец произнёс он, голос дрожал, словно лист на ветру.
— А когда мне было говорить, Алексей? — мой голос впервые задрожал, и в нём проскользнула боль — глубокая, старая, давно зажившая, но всё ещё живо ощущаемая. — Когда твоя мама в очередной раз заявляла, что я тебе не пара? Или когда ты молча соглашался с ней?
Я хотела, чтобы ты любил меня, а не мои деньги. Хотела, чтобы ты хоть раз заступился за меня не из-за моего богатства, а потому, что я твоя жена. Но ты не смог.
Я повернулась к свекрови, которая, казалось, превратилась в статую — лицо застыло, руки безвольно лежали на коленях, взгляд пустой, словно душа её выскользнула наружу и теперь дрожала где-то в уголке комнаты.
— Вы мечтали жить во дворце, Тамара Сергеевна? Что ж, добро пожаловать. Только здесь вы не хозяйка. И даже не гостья.