Тебя каждый день терзает тревога.
Твою Марину хотят убить.
Говорят, собираются подсыпать крысиный яд в колодец.
Отец задумался, провел рукой по лицу. — Это что, шутка?
Или он действительно так злится? — А она у нас когда-нибудь умела шутить? — дочь подняла на него взгляд, в котором не было ни капли детской наивности, только усталость и преждевременная старость. — Боже мой, доченька, оставайся с нами!
Не ходи туда!
Живи здесь! — Я не нравлюсь твоей жене, — сказала Ольга мрачно, с какой-то взрослой обречённостью. — Она смотрит на меня как на проблему. — Глупости.
Она просто не знает тебя, стесняется, боится твоей матери.
У тебя скоро появится братик или сестричка, я пока не знаю точно.
Всё наладится, обязательно увидишь!
Дочка вздрогнула, словно от внезапного холода. — Ты что, не рада? — удивился он. — Рада.
Я бы… я бы обрадовала тебя, что у тебя будет внук или внучка, но… Иван молча смотрел на дочь, не понимая.
Потом его осенило, и кровь отхлынула от лица: — Оля, так ты тоже… того?
Беременна? — Ты всё правильно понял, пап.
Чтобы сделать аборт в больнице, нужно письменное согласие родителей.
Матери я ничего не скажу, ты знаешь.
Ты дашь согласие?
Подпишешь? — Да ты что!
Чтобы я свою кровь уничтожил?
Нет и не проси, — в ужасе покачал головой он, — кто отец?
Скажи мне, я с ним по-мужски поговорю.
Женить заставлю! — Нет!
Прошу, не надо ни с кем говорить, прости.
Это позор.
Ладно, — она сжала кулаки, в которых были зажаты деньги, — обойдусь и без разрешения родителей.
Теперь у меня есть деньги! — сквозь наворачивающиеся слёзы она криво улыбнулась и повернулась, чтобы уйти. — Пока, пап. — Не делай этого, дочка!
Не делай, прошу! — Иван в отчаянии схватил Ольгу за рукав, но тут же вспомнил, как много лет назад Тамара дернула её за руку, и разжал пальцы, словно обжегшись. — Я воспитаю.
Слышишь?
Я воспитаю своего внука или внучку, как родного ребёнка!
Я ведь ещё крепкий! — Пап, что с тобой?
Плачешь? — удивилась дочь, и в её голосе проскользнули детская обида и нежность.
Иван отвернулся, пытаясь скрыть предательские слёзы, но по вздрагивающим широким плечам она поняла, что права.
Тогда дочь, вся сжавшаяся и ожесточившаяся, внезапно растаяла.
Она обняла отца, как в далёком детстве, прижалась к его грубой рубахе и тихо, безнадежно заплакала.
Ради спокойствия новой семьи Иван принял трудное решение.
Он увёз Марину и Ольгу за двести километров, в глухую Бобровицу, где их никто не знал и о Тамаре не было ни слуха.
В назначенный срок Ольга и Марина родили мальчиков.
Но если сын Марины, Дмитрий, был крепким малышом и сразу закричал на всю палату, то сын Ольги, Алексей, появился на свет тихим, вялым, с синевой на лице.
Он плохо брал грудь и почти всё время спал.
Прошло время, и стало ясно, что ребёнок сильно отстаёт в развитии.
Он поздно стал держать голову, садиться, ходить.
Врачи разводили руками, говорили о осложнениях при родах, о слабом здоровье матери. — Это из-за неё! — рыдала Ольга, качая странно тихого ребёнка. — Родная мать меня прокляла!
Когда я уходила от неё навсегда, она крикнула мне вслед, что мой ребёнок родится уродом, а я, как и она, никому не буду нужна!
Вот он, её взгляд! — она показывала на спокойное, ничего не понимающее лицо сына. — Олюшка, ну какой же он урод?
Хорошо, пусть он не станет профессором, не будет самым умным, но посмотри, посмотри, какая у него улыбка! — Иван брал внука на руки, и мальчик беззубо улыбался, глядя в потолок. — Это счастье, это ангел в доме!
Ангел!
Ольга дала сыну имя Алексей.
Отчество он получил то же, что и сын Марины Дмитрий — Иванович.
Так и шли они по жизни: Дмитрий и Алексей.
Иван растил их.
Ольга провела с сыном первые три года, а потом, не выдержав тихого осуждения мачехи и собственной боли, уехала в город.
Устроившись там уборщицей в каком-то управлении, навещала сына раз в месяц, выкупаясь дешёвыми игрушками и конфетами.
Марина пошла ещё дальше — уехала в Винницу «повышать квалификацию» и так и не вернулась.
Через месяц прислала Ивану телеграмму с короткой просьбой о разводе.
Сын остался с отцом.
Так Иван и остался один с двумя мальчишками на руках.
Они росли как родные братья, хоть и были совершенно разными.
Дмитрий — сообразительный, хитрый, ловкий, настоящий сорванец.
Алексей — божий человек, простачок, как его за глаза называли.
Он мог часами сидеть на завалинке, глядя на облака, радоваться конфете, доброму слову, улыбке прохожего.
Его простодушие было таким же чистым, как родниковая вода.