Александра медленно подняла голову, и её прямой, ясный взгляд сначала встретился с растерянными глазами Татьяны, а затем — с вызывающим и нахальным выражением лица Максима, который всё ещё держал ложку в руке.
— Я ещё не договорила, — произнесла она. Лёгкий звон металла прозвучал в тишине, когда Максим с раздражением опустил ложку в тарелку. — Мы забыли про мопед, который Пётр подарил тебе на восемнадцатилетие и который ты разбил спустя два месяца. Это ещё около сорока тысяч. И про тот долг по кредитке, который Татьяна погасила в прошлом году, чтобы тебе не звонили из банка. Ещё пятьдесят.
Она прибавила эти суммы к общей картине. На несколько мгновений кухня погрузилась в плотную тишину. Затем Александра повернула экран телефона к ним. Она молчала, просто держала его перед собой как неоспоримое доказательство.
На дисплее были две строки: «Александра: 900 000» и под ней — «Максим: 870 000». Цифры почти совпадали, но это совершенно не соответствовало представлениям Татьяны и Максима о реальности. Их устоявшееся убеждение, что Александра была любимицей судьбы и родительской щедрости, а Максим — вечной жертвой обстоятельств, только что дало трещину. Первым пришёл в себя Максим; его лицо налилось краской.
— Что за чушь? Ты это всё придумала? Откуда ты взяла эти суммы? Какие компьютеры? Какой мопед? Это вообще когда было?
— Это полный бред! — подхватила Татьяна, сделав шаг вперёд. Её голос снова стал громким, но теперь в нём звучали панические нотки. — Ты считаешь еду, которую ест твой брат у себя дома? Ты вообще в своём уме? Как можно измерять материнскую любовь деньгами? Он мой сын! Я помогала ему и буду помогать!
Они оба набросились на неё одновременно, стараясь сбить Александру с толку и вернуть разговор в привычное русло эмоционального давления и обвинений — там они чувствовали себя уверенно. Но она осталась спокойной и невозмутимой. Телефон она убрала обратно.
— Я ничего не выдумывала. Суммы за обучение указаны в старых договорах — они лежат у нас в шкафу. Квитанции за компьютеры ты сам оставлял на столе, Максим. А про кредиты и мопед мы все прекрасно помним — тогда Пётр месяц с тобой не разговаривал. Я не считаю еду. Я считаю двести сорок тысяч гривен ежегодно — столько стоит содержание взрослого мужчины без работы, который не платит за жильё и не покупает продукты. Это не забота, мама. Это прямые убытки для твоего бюджета.
Каждая её фраза звучала как точный удар по сути дела — без эмоций, без оправданий. Она просто излагала факты — и это действовало сильнее любого крика.
Татьяна замерла на месте. Она приоткрыла рот, собираясь возразить, но слова так и не нашлись: всё было слишком очевидно. Её привычная тактика давления через чувство вины разбилась об холодную логику цифр. Перед ней стояла уже не дочь, которую можно было заставить сомневаться или стыдиться,— а чужая женщина с отчётами на руках.
Александра выдержала паузу — дала им время осознать сказанное.
— Так вот что касается твоего вопроса о помощи брату… Если мы действительно хотим справедливости — как ты сама предложила,— то выходит интересная картина: мои девятьсот тысяч были вложены в образование и жильё; благодаря этому я стала самостоятельной и больше вас ни о чём не прошу. Почти девятьсот тысяч Максима ушли на покрытие долгов и текущее содержание взрослого человека без дохода. Баланс почти равный… Но есть одно маленькое «но».
Она снова сделала паузу; теперь её голос звучал твёрдо как металл.
— Мои вложения закончились пять лет назад. А вы продолжаете ежемесячно тратить на Максима по двадцать тысяч гривен плюс текущие расходы по дому. Так что если говорить честно — я ему ничего не должна по части квартиры или помощи вообще-то наоборот: он уже должен мне. С каждым месяцем его долг только растёт… Ведь мы же за честность между собой — правда?