Его доставили уже на следующий день. Громадная коробка с трудом пролезла в дверной проём. Алексей, взяв отгул пораньше с работы, с воодушевлением приступил к сборке. Он трудился с энтузиазмом, предвкушая ожидаемый эффект. Когда трон был собран, он встал посреди гостиной и оглядел помещение, выбирая идеальное место для установки. Его взгляд остановился на уютном уголке у окна. Там стояло маленькое, изящное кресло, в котором Наталья предпочитала проводить вечера с книгой, а рядом располагался небольшой кофейный столик с её томами. Безжалостно он отодвинул её кресло в самый дальний, затемнённый угол комнаты, а столик спрятал за диваном. Затем, приложив усилия, он вкатил своё чудовище в центр гостиной. Прямо по центру, так, чтобы обойти его было невозможно, не задевая. Оно преграждало путь, разрушало всю гармонию пространства, заявляло о своём присутствии громко и вызывающе. Алексей уселся в него, откинулся назад и с удовлетворением улыбнулся. Теперь пусть попробует его игнорировать.
Наталья вернулась вечером. Войдя в квартиру, она остановилась на пороге гостиной. Молча она смотрела на этот чёрно-красный монумент, который вырос в центре её мира. Алексей, расположившийся в троне с телефоном в руках, наблюдал за ней с плохо скрываемым триумфом. Он ожидал взрывов, криков, ссор и возмущений. Однако она молчала. Медленно, очень медленно, она обвела взглядом кресло, затем подняла глаза на него. В её взгляде не было гнева. Там читалась холодная, оценивающая интонация, словно у хирурга, рассматривающего опухоль. Не произнеся ни слова, она разулась, прошла на кухню и начала готовить ужин на одного.
Такое её поведение вывело Алексея из себя больше, чем он ожидал от предполагаемого скандала. Он остался сидеть на своём троне, ощущая себя глупцом. Но он даже не подозревал, что произойдёт дальше. Дождавшись момента, когда он уйдёт в ванную, Наталья приступила к действиям.
Её ответная реакция отличалась холодностью, методичностью и пугающей логичностью. Она не стала кричать или пытаться сдвинуть кресло с места. Она превратила его символ власти в памятник его же собственной небрежности. Она зашла на кухню и взяла первую тарелку из груды грязной посуды — тарелку с засохшими остатками гречки. Аккуратно поставила её на один из подлокотников кресла. Затем вернулась за сковородой, покрытой застывшим жиром, и уложила её прямо на сиденье. Кружка с пятнами кофе и плесенью на дне заняла место на втором подлокотнике. Все крошки со стола она собрала в ладонь и высыпала на подставку для ног. Потом прошла в спальню, собрала всю разбросанную по полу одежду и живописно развесила её на спинке кресла. А на самый верх, на подголовник, словно вишенку на торте, она поместила тот самый первый, ставший легендарным комок носков, который всё это время лежал в углу.
Когда Алексей вышел из ванной, он застыл, поражённый. Его трон, его сверкающий символ победы, был осквернён. Он превратился в уродливую, вонючую мусорную инсталляцию. Это уже не просто игнорирование — это было прямое, унижающее контрнаступление. Он медленно повернул голову и посмотрел на Наталью. Она стояла у окна, в том самом тёмном уголке, куда он отодвинул её кресло, и молчаливо глядела на него.
— Что… это? — выдавил он, голос дрожал от ярости.
Она сделала шаг из тени.
— Твои вещи. На твоём месте.
Её слова, тихие и ровные, прозвучали в звенящей тишине гостиной. Это были не крики и не упрёки, а приговор. Ярость, долго томившаяся под кожей Алексея, прорвалась наружу. Он шагнул к креслу, лицо исказилось. Это уже не был самодовольный мальчишка, играющий грязными носками. Это был мужчина, чьё эго, воплощённое в нелепом троне, только что публично унизили и растоптали.
— Ты… — начал он, задыхаясь. Схватил со спинки кресла свою грязную рубашку и швырнул её на пол. — Ты считаешь это остроумным? Думаешь, ты выиграла?
Он сгрёб с сидения жирную сковороду, которая с грохотом упала на паркет, оставив масляный след. Его руки разбрасывали собственную грязь во все стороны. Крошки, фантики, скомканные салфетки летели по комнате.
— Я хотел увидеть, как долго ты выдержишь! Хотел понять, когда в тебе проснётся женщина, а не эта холодная, вечно недовольная кукла! Ты не женщина, а робот! Робот-уборщик, который считает, что чистота важнее живого человека!
Он наступал, а она бесстрастно отступала в сторону кухни, холодный блеск в её глазах оставался неизменным.
— Ты даже не осознаёшь, насколько жалкой ты кажешься в своём мире из чистых тарелок и отсортированного белья! — его голос гремел. — В тебе нет жизни! Только правила и упрёки!
Его взгляд метнулся по кухне, ища, чем бы нанести самый болезненный удар. И он нашёл. В углу, на специальной подставке, стоял её фикус. Большое, раскидистое растение с глянцевыми, тёмно-зелёными листьями. Она годами заботилась о нём, пересаживала, удобряла, протирала каждый листок. Это был её маленький живой оазис в их бетонной коробке.
Он шагнул к растению.
— Нет, — произнесла она.