Сегодня утром, видя тебя во сне, я осознал — ты самое прекрасное, что когда-либо случалось со мной. Не представляю, как смог заслужить тебя. Но клянусь: каждый день своей жизни я буду стремиться быть достойным твоей любви. У меня для тебя есть кое-что в шкафу, в самом нижнем ящике. Не открывай это до вечера — хочу вручить лично. Вернусь рано. Целую. Твой навсегда.
Под письмом стояла приписка, написанная позже другим почерком, но с такой же глубокой болью:
Он не вернулся. А подарок… это УЗИ. Он знал. Он хотел сказать тебе сам.
Ольга сжала письмо у груди — там, где билось её сердце: разбитое, но ещё живое. И заплакала не тихо и сдержанно, а всхлипывая, словно ребёнок, словно сердце вырвалось наружу, словно душа кричала в пустоту. Тамара Сергеевна обняла её, прижав плотно к себе, и тоже проливала слёзы — за сына, за невестку, за жизнь, которая ушла мимо, за любовь, которую уже не вернуть, за мгновения, что никогда не повторятся.
Тем временем за окном дождь постепенно утихал. Капли становились реже, тише. И где-то за тёмными тучами, сквозь серую дымку, пробивался первый луч солнца — тонкий, хрупкий, но настоящий. Как символ надежды.
Она не знала, как жить дальше. Не умела дышать с этой болью в груди. Не могла взглянуть в будущее, когда прошлое только что рухнуло. Но теперь она узнала правду. Поняла, что он любил её до последнего вздоха. Что их любовь не угасла. Что она живёт — в каждом ударе её сердца, в каждом движении под сердцем, в каждом слове, написанном его рукой.
Возможно, когда-нибудь она сумеет простить. Себя — за то, что ждала. Тамару Сергеевну — за ложь, порождённую любовью. Жизнь — за её жестокость.
А пока — она просто сидела на полу, прижимая письмо к животу, к тому месту, где зарождалась новая жизнь, и шептала, словно молитву:
— Я скучаю по тебе… Я так скучаю…
И где-то далеко, в глубине тишины, в шелесте ветра, в первом солнечном луче, ей показалось, что она услышала ответ — тихий, тёплый, словно дыхание:
«Я тоже. Я всегда с тобой.»