— Я не намерена молчать, Игорь, — произнесла она, отворачиваясь. — Эта ложь — не моя.
Он внезапно подошёл к столу, опустился на стул и сжал кулаки.
— Ты всегда была на моей стороне! — голос его повысился. — Это моя жизнь, мама! Лена… она меня не понимает. Душит. А с ней я ощущаю себя живым, понимаешь?
Тамара Сергеевна взглянула на него. В памяти всплыли моменты, когда он, будучи ребёнком, мчался к ней после школы и прятался за её юбку, когда отец начинал кричать. Она всегда служила ему защитой. Но сейчас — нет.
— А как насчёт Ани? — тихо спросила она. — И Лены? Ты об этих думал? Я не стану оправдывать тебя.
Игорь вскочил, стул заскрипел по линолеуму.
— Ты просто не хочешь, чтобы я был счастлив! — воскликнул он. — Всегда такой была. Всё для других, а для меня — ничего!
Дверь захлопнулась, эхом отозвавшись в груди. Тамара Сергеевна осталась стоять в центре кухни, смотря на след от его ботинок на полу. Затем взяла тряпку, опустилась на колени и стала тщательно вытирать пол. До блеска. Будто могла стереть не только грязь, но и все те обиды, что накопились за годы.
Она встала, посмотрела на фотографию Игоря, стоящую на полке. Улыбка, галстук, вера в светлое будущее. Она поправила рамку, но внутри что-то треснуло. Не сын — это была она сама. Та Тамара Сергеевна, которая всегда прикрывала, спасала, жертвовала собой. Ее больше не существовало.
***
Утро началось в тишине. Тамара Сергеевна проснулась раньше Ани, направилась на кухню и включила чайник. За окном медленно падал снег, словно укрывая двор нежным белоснежным покрывалом. Она приоткрыла форточку, глубоко вдохнула холодный воздух. В нём чувствовался мороз и нечто свежее, почти невесомое. Но в душе было тяжело, словно вчерашний разговор с Игорем оставил синяк на сердце.
Аня проснулась, потирая глаза. Её волосы были растрёпаны, а на щеке сохранялся отпечаток подушки. Тамара Сергеевна поставила перед ней тарелку с блинчиками и наливала чай.
— Бабушка, а сегодня поедем на танцы? — спросила Аня, глядя в окно.
— Если хочешь, отправимся, — ответила Тамара Сергеевна. — А если нет, можем остаться дома и посмотреть мультфильмы.
Аня задумалась, играя краем скатерти.
— Давай во двор. Будем лепить снежки.
Тамара Сергеевна улыбнулась. Ей нравилось, что Аня, несмотря ни на что, сохраняла детскую непосредственность. Ей хотелось оберегать эту лёгкость, этот маленький мир, где снег ассоциируется с радостью, а не с холодом.
После завтрака они вышли на улицу. Снег был мягким, липким — идеальным для игры в снежки. Аня бегала, смеясь, бросала снежки в Тамару Сергеевну, а та притворялась, что не может увернуться. Смех внучки звенел в воздухе, и на мгновение Тамара Сергеевна ощутила, что всё ещё возможно быть счастливой.
Они уселись на скамейку, Аня прижалась к ней, выдыхая пар.
— Бабушка, ты меня не оставишь, правда? — неожиданно спросила она, глядя на свои варежки.
Тамара Сергеевна посмотрела на неё, чувствуя, как горло сжимается. Она поправила шапку внучки и убрала снег с её воротника.
— Никогда, солнышко, — ответила она. — Я всегда буду рядом.
Аня кивнула, но затем тихо добавила:
— А папа? Он тоже обещал. Но теперь всегда уходит.
Тамара Сергеевна вздохнула и сжала её маленькую руку в своей. Варежка была влажной от снега, но тёплой.
— Папа… он запутался, — сказала она, подбирая слова. — Иногда взрослые совершают ошибки. Но ты — не ошибка. Ты — их радость. И моя тоже.
Аня посмотрела на неё, глаза блестели — то ли от мороза, то ли от слёз.
— Я хочу, чтобы мы всегда были вместе, — произнесла она. — Ты, я и мама.
Тамара Сергеевна обняла девочку, прижимая к себе. Снег скрипел под ногами, где-то вдалеке лаяла собака. Она хотела сказать ещё что-то, но слова застряли в горле. Вместо этого она просто держала Аню, ощущая, как её маленькое сердце бьётся рядом.
Они вернулись домой, когда щёки Ани покраснели от мороза. Тамара Сергеевна заварила чай и поставила на стол печенье. Аня сидела, рисуя в альбоме, а Тамара Сергеевна наблюдала за ней, размышляя о том, как хрупок этот мир. Она вспомнила Лену — её усталые глаза и дрожащие руки. И Игоря — его резкий голос, его «я дышу» с той другой. Она понимала, что не сможет всё исправить. Но была способна поддержать. Для Ани. И, возможно, для самой себя.
Вечером позвонила Лена, голос её был усталым, но спокойным.
— Тамара Сергеевна, можно Аня остаться у вас ещё на пару дней? Я поеду к сестре. Нужно… проветрить голову.
— Конечно, — ответила Тамара Сергеевна. — А как ты сама?
Лена замолчала, затем тихо произнесла:
— Не знаю. Просто устала.
Тамара Сергеевна хотела спросить что-то ещё, заговорить, но не решилась. Не в этот момент. Она просто кивнула, хотя Лена не могла это увидеть.
— Звони, если что, — только и сказала она.
После звонка она сидела в кухне, глядя на остывающий чай. За окном снег продолжал падать всё гуще, укрывая двор. Тишина была тяжёлой, но в ней ощущалось нечто новое. Не тревога, а умиротворение. Как будто впервые она позволила себе не гнаться за всеми, не спасать, не прикрывать.
***
Поздним вечером послышался стук в дверь. Тамара Сергеевна открыла — на пороге стояла Лена. Её куртка была припорошена снегом, лицо бледное, глаза покраснели, словно она плакала. В руках — сумка, настолько набитая, что молния едва удерживалась.
— Тамара Сергеевна, я знаю, — произнесла она тихо, не переступая порог. — Подруга видела Игоря. В кофейне, с какой-то женщиной. В голубой шубе, высокой, с длинными волосами. Они сидели близко, он её обнимал, смеялся. Как будто… это не мой Игорь.
Тамара Сергеевна ощутила, как сердце сжалось. Она отступила, пропуская Лену в прихожую.