— Почти, — усмешка не сходила с лица. Он аккуратно поставил коробку на стол.
Она открыла её после того, как он покинул комнату. Внутри лежали старинные фотографии, вырезки из свадебного альбома, её письма юности — и брачный контракт, помятый и испачканный жирным пятном.
«Всё общее» — красной ручкой перечеркнуто. Подпись — не её.
Она не заплакала и не закричала. Просто взяла коробку, вышла на лестничную площадку и аккуратно поставила её возле мусоропровода. Сверху приклеила записку: «История одного идиота. Даром.»
Однако ночь оказалась тяжёлой.
В два сорок он начал громко стучать в дверь. Не звонить — именно ломиться.
— Открой, овца! Я вспоминаю, как ты клялась мне в любви! В восемьдесят девятом, на лавочке у общежития! Я отдал тебе всё! Ты забрала у меня всё! Ты меня убила, стерва!
Старик Павел, сосед сверху, выглянул в халате.
— Мужик, ты не ошибся адресом? Или просто забыл, где живёшь?
— Заткнись, старый козёл!
— И не кричи, я уже с семи вечера сплю. Пенсия позволяет.
Тамара не открыла. Она сидела на полу в коридоре, обняв колени. Сердце стучало в висках, словно молот. Рядом лежал телефон, палец застывал над кнопкой вызова.
На третий удар в дверь она решилась нажать.
— Полиция? Да. Угроза жизни. Адрес — улица Каролино-Бугаз, 18, квартира 24. Нет, он не ушёл. Кричит и бьёт дверь.
Игоря забрали. Не в наручниках, но с протоколом. Участковый был молодой, но с усталым лицом учителя биологии.
— Будете заявление писать? — поинтересовался он.
Она посмотрела на Игоря. Тот сидел в машине, не обращая на неё внимания. Не кричал. Просто… смотрел в пустоту.
— Пока нет. Но если он вернётся — тогда да.
— Он вернётся, — кивнул участковый. — Такие всегда возвращаются. Только не всегда живыми.
В ту ночь Тамара не сомкнула глаз. На кухне стоял открытый ноутбук, чай в чашке остыл. Она смотрела в окно. Там был двор, знакомый, словно рисунок на ладони, и вдруг — словно новый. Без него.
Она не испытывала страха. Но ощущала, как в груди что-то ломается. Не с треском — тихо. Как дерево зимой.
Не от страха. От свободы.
И это ощущалось страшнее.
Тамару разбудил стук. Не резкий, не угрожающий — вежливый, почти испуганный. Она взглянула на часы. Восемь утра. Суббота. Тишина за окном. Снег ещё не начинал падать, но воздух уже был наполнен запахом января и чем-то пустым, словно холодильник после гостей.
Она поднялась. Не сразу — тело нылило, будто после драки. Вчерашний день казался не прошлым, а прошедшим через мясорубку.
На пороге стояла Ирина из пятой квартиры. В халате и с кофе в руках.
— Ты в порядке? — спросила она и тут же добавила: — Извини. Но у нас в чате подъезда настоящая драма. Кто-то видел, как твоего избивали. Участковый? Или ты сама?
— Я. Словом, — Тамара слабо улыбнулась. — Участковый только документировал.
— Красотка, — одобрила Ирина. — Если что — я свидетель. Можешь меня в суд вызывать.
— Не хочу суда. Я просто хочу, чтобы он исчез. Не с лица земли. Из моей жизни.
— Тут не всё зависит от тебя, — пожала плечами Ирина. — Мужики — как нафталин. Даже когда вроде ушли — пахнут ещё годами.
Игорь вернулся на третий день. Тихо, почти бесшумно. Позвонил в домофон, не ломился, не кричал. Ждал. Как собака у двери.
Она не открыла.
Он продолжал ждать. Через сорок минут уехал. Но на следующий день появился снова. На этот раз с букетом. Красные розы, дешёвые и яркие, как сожаление после похмелья.
— Тамара, я всё понял, — говорил он в домофон, — я сорвался. Ты же знаешь. Я просто… Я не могу без тебя. Не могу дышать. Всё не то. Дом пустой. Холодно.
— Купи обогреватель, — ответила она и повесила трубку.
Но на четвёртый день он пришёл не один. С ним была мама. Тамара не видела её уже около десяти лет. Старая, как память, в платке, с лицом мученицы и тоном прокурора.