— Ты же обещала стать его женой! — взвизгивала старуха. — Клялась оставаться рядом и в беде, и в радости! А теперь что — выставила его, словно собаку?! Ведь он мужчина!
— А я разве нет? — Тамара глядела на неё, словно на заплесневевший лепной орнамент под старым потолком. — Я не человек? Мне позволено кричать в лицо, бросать тарелки, прятать кошелёк, словно я ребёнок?
— Это семейные дела! В каждой семье случаются трудности!
— Только у нас эти «сложности» тянутся уже двадцать лет. А я взрослая женщина. И поняла, что больше не хочу.
— Что ты вообще понимаешь! — плевалась старуха. — Кто тебя теперь возьмёт?! Тебе почти пятьдесят, у тебя менопауза и ипотека на шее! Думаешь, ты кому-то нужна? Ты умрёшь одна!
— Лучше одна, чем под чужим сапогом, — спокойно ответила Тамара и захлопнула дверь.
После этого Игорь больше не появлялся. Звонил — да. Сначала с умоляющими просьбами, потом с угрозами, затем равнодушно, но в этом равнодушии чувствовалась злость. Но приехать так и не решался. Она даже не записывала звонки — просто сбрасывала.
Он пытался уволить её — звонил на работу, рассказывал, что она «ворует, гуляет и отчитывается в Excel за секс». Его выслушали, посмеялись и передали ей как анекдот.
Она перестала бояться.
Сначала — себя. Потом — одиночества. Потом — неизвестности, что ждёт впереди.
Спустя месяц пришло письмо: уведомление о досудебной претензии. Игорь требовал «справедливую компенсацию» за совместно нажитое. Хотя квартиру ей подарили, мебель покупалась на её премию, а телевизор он выиграл на корпоративе, на который опоздал из-за выпивки у друга.
Она заплакала. Не от страха. От отвращения.
Светлана сидела рядом.
— Слушай, хочешь, я дам тебе номер моего бывшего? Он — адвокат. Мерзкий тип, но в суде зверь. Лицо у него, как у ленивца, а язык — как гильотина.
— Спасибо, — сказала Тамара, вытирая слёзы. — Никогда не думала, что скажу это… Но дай.
В марте состоялся суд. Полтора часа. Никакой компенсации. Никаких прав на квартиру. Игорь не явился. Прислал адвоката, который выглядел, будто салфетка в кармане.
Судья — женщина с усталым лицом и кольцом на пальце, которое она вертела всё заседание. В конце она посмотрела на Тамару и тихо произнесла:
— Поздравляю вас. Вы свободны.
Тамара вышла из зала, словно не из суда — из подвала. Вдыхала воздух — впервые по-настоящему.
Весной она сделала ремонт. Не по дизайнерскому плану. Просто покрасила стены в светлый оттенок. Выбросила кресло, где Игорь любил сидеть и командовать телевизором. Приобрела кресло-мешок и впервые в жизни устроилась в нём с книгой. Смотрела на потолок, свободный от пятен и паутины. Только свет. Свой собственный.
Соседи приносили мебель — кто стул, кто комод. Поддержка была не жалостной — человеческой.
Ирина подарила кактус.
— Чтобы больше никого не поливала. Пусть сам выживает.
Тамара рассмеялась. И не заметила, как смех превратился в слёзы. Тёплые, не горькие. Такие, какими плачут, когда конец оказывается началом.
Иногда она просыпалась ночью от тишины. Сердце подпрыгивало: где он? Не пришёл? Не ругается? Но потом — облегчение. Он не придёт. Никогда.
Она жила.
Одна. Свободно. По утрам варила себе кофе, добавляя ровно столько сахара, сколько любила — две ложки, не одну, как он кричал.
И каждый раз, глядя в чашку, думала: вот это — свобода. Не слова, не бумаги, не заявления. А — две ложки сахара. Мои.
На лестничной клетке кто-то приклеил объявление: «Собираем на ремонт подъезда. Добровольно.»
Тамара взяла ручку и подписалась первой.
Имя: Тамара С.
Сумма: 500 грн.
Комментарий: «Жить стало легче. Спасибо.»
И отправилась по лестнице, не оборачиваясь.