На ремонт она копила целый год: заменила проводку, переклеила обои, покрасила старые двери. Богдан то приносил ей из кухни баночки с краской, то интересовался, можно ли нарисовать ракету у себя на стене (она разрешила — маленькую, в уголке). Здесь были их вещи, их шаткий табурет, который она обещала починить уже не первую неделю, их уютная ванна по вечерам.
И вот теперь — звонок. «Продай свою квартиру и переведи нам деньги». Слова Ларисы прозвучали как ледяной душ: не от холода больно, а от неожиданности. Екатерина понимала: за этим последуют новые звонки — от Александра, от самой Юлии, возможно даже от общих знакомых. У каждого будет своё «почему»: кто-то скажет тихо и сочувственно, кто-то — громко и назидательно. Но у неё было своё объяснение: потому что это её дом. Дом её сына. Их защита и стабильность. Да, она переживает за человека в беде. Но сочувствие — это не обязанность лишать собственного ребёнка крыши над головой.
Телефон коротко пискнул: пришло сообщение. Екатерина взглянула — от Александра.
«Екатерина, ты наговорила маме… Она вся в слезах. Юлия действительно в больнице. Я не знаю уже как быть. Давай спокойно обсудим».
Она начала печатать ответ: «Обсудим. Завтра в шесть у школы». Потом стёрла «в кафе»: не хотелось подслушанных разговоров или неожиданного появления Ларисы. Написала по-другому: «Во дворе школы. При детях — только о детях. Про деньги — отдельно».
— Мам, я закончил! — Богдан протянул тетрадь. — Можно к Назару?
— Иди, — Екатерина бегло просмотрела страницы и проверила пару заданий на подвохи, поцеловала сына в макушку. — Пятнадцать минут и домой.
Он выскочил во двор, а она снова вышла на балкон подышать воздухом. Перезвонил Александр.
— Привет… Мама тебе позвонила… слишком резко… Не обращай внимания на её тон… Но ситуация правда тяжёлая… Юлии нужна операция… Я соберу всё что смогу… Ты могла бы занять? Мы обязательно вернём…
— Александр… — тихо произнесла Екатерина, — я не могу… Не потому что злюсь… Просто у меня ребёнок на руках… Эта квартира для нас всё… Я готова помочь с документами… Знаю где искать квоты… Есть люди которые помогают оформлять бумаги… Могу посидеть с Юлией если понадобится… Но продать жильё я не смогу… И занять крупную сумму тоже нет…
— Ты изменилась… — сказал он с горечью в голосе. — Раньше ты ради семьи делала всё…
— У меня есть семья… — спокойно ответила она. — Богдан и я… И у тебя есть семья… Это твоя ответственность…
Он замолчал; где-то вдали щёлкнула дверь лифта.
— Ладно… Я думал… Неважно… Извини меня… Разберусь сам…
Его «сам» прозвучало чуждо и непривычно. В груди поднялась теплая волна – не жалость даже – скорее усталое осознание того, что каждый теперь пойдёт своей дорогой в этой истории.
Она положила телефон на стол и занялась делом: заварила себе второй чайник чая и достала старую папку с надписью «документы по квартире». Рядом лег чистый лист бумаги; она написала сверху: «фонды / квоты / больницы». Это был не способ отвлечься или успокоиться – это были реальные шаги для тех, кто захочет ими воспользоваться.
На следующий день они встретились возле школы. Во дворе гомонили дети на самокатах; родители сидели на лавочках вдоль дорожек.
Александр подошёл сутулившись; без жены рядом он выглядел моложе и растеряннее одновременно.
Екатерина смотрела на него сквозь две жизни: ту прежнюю – где он приносил ей чебуреки с рынка и смеялся до слёз – и нынешнюю – с Юлией в больнице и чужой бедой между ними.
— Я не оправдываю маму… — начал он первым делом после того как сел рядом на край лавочки.— Она просто такая по-своему… Я прошу тебя помочь хоть чем-нибудь…