И если стрелка весов хоть немного отклонялась влево, день считался удачным. Но если оставалась на месте или, не дай Бог, ползла вправо — начинался кошмар.
И срывы.
Чаще всего вечером. После изматывающего дня, после родительского собрания или особенно сложного урока, когда дети болтали между собой, игнорировали её слова и утыкались в экраны телефонов. Она возвращалась домой, снимала пальто и туфли. Направлялась на кухню. Щёлкала выключателем. Открывала дверцу холодильника. И всё.
Голод далеко не всегда был причиной. Часто наоборот — её мутило от одной мысли о еде, но руки сами тянулись к творожным сыркам, к ломтю хлеба, к шоколадке «на потом». Иногда она покупала эти «на потом» преднамеренно — словно заранее знала: срыв неизбежен. Ела торопливо. Почти не разжёвывая. В темноте кухни — как будто чем меньше света, тем менее реальным становилось происходящее. Пища переставала быть едой — она превращалась в утешение, в молчаливое согласие, в иллюзию объятий. После таких вечеров Оксанка иногда просто оседала на пол у шкафа — с пустотой внутри и горечью на губах. Иногда плакала. Но чаще просто сидела без чувств.
Утром она выбирала самое закрытое платье, собирала волосы в гладкий хвостик, подводила глаза и снова шла преподавать.
Школа стала для Оксанки тихим убежищем от самой себя. Она знала подход к детям: как приободрить застенчивого ученика или мягко усмирить непоседливого хулигана. Ей не нужно было повышать голос или стучать по парте — достаточно было взгляда: даже самые разговорчивые тут же замолкали и выпрямлялись.
Её дни текли по заведённому порядку: подъем в семь утра, к восьми — уже в классе; после трёх — возвращение домой. Иногда кружки или проверка тетрадей дополняли рутину. Всё шло ровно и приглушенно — ни всплесков эмоций, ни потрясений… Пока однажды осенью в учительской не появился он.
Богдан — новый преподаватель истории.
— Оксанка Николаевна, подскажите пожалуйста: где кабинет Натальи? — спросил он тогда впервые и улыбнулся.
— По лестнице налево… Там табличка висит… Я могу проводить.
— Благодарю вас! — снова та же улыбка прозвучала искренне.— А вы давно здесь работаете?
— Сразу после университета пришла… Уже девятый год пошёл.
— Значит вы всё знаете… Поможете мне освоиться? — сказал он мягко и с лёгкой улыбкой без тени насмешки или оценки во взгляде. Оксанка чуть смутилась и молча кивнула.
С тех пор они начали пересекаться всё чаще: то случайно столкнутся у столовой или на перемене окажутся за одним столом; то рядом окажутся на педсовете; то выйдут из школы почти одновременно и встретятся у ворот.
Он был ненавязчивым: не делал громких жестов внимания и не осыпал комплиментами напоказ… Но замечал важное: если она мёрзла — предлагал шарф; если день был тяжёлым — подкладывал шоколадку; иногда просто говорил:
— Ты сегодня выглядишь усталой… Видно по глазам… Постарайся лечь пораньше…
Сначала она отмахивалась от его слов… Потом начала отвечать… А позже вдруг поймала себя на том, что ждёт этих встреч… Не специально… Просто рядом с ним становилось легче дышать…
Однажды вечером её застал дождь без зонта… Богдан догнал её уже у выхода из школы… Молча раскрыл свой зонт и пошёл рядом…
— Тебе ведь необязательно это делать… — прошептала она тихо…
— Никто ничего не должен… Просто хочу тебя проводить… Подвез бы – да машина сейчас в ремонте…
Эти слова согрели сильнее любого зонта…
Как-то он спросил:
— А ты читаешь?
Так начались их разговоры о книгах… музыке… детстве… Он делился неспешно – осторожно приоткрываясь ей; а она сначала отвечала скупо – но всё чаще позволяла себе говорить «мне тоже это нравилось» или «у нас дома такого никогда не было».
И вот настал тот самый день – ничем особенный – обычный будний вечер…
Она стояла у остановки кутаясь плотнее в шарф и старалась не думать о тесном автобусе с запотевшими окнами…
— Подвезти? – услышала вдруг рядом знакомый голос…
Богдан стоял возле старенькой «Шкоды», одной рукой опираясь о крышу машины…
— Спасибо… Я бы… Да… Почему бы нет…
В салоне пахло кофе вперемешку с лёгким ароматом мужского одеколона… Он включил печку и негромкую музыку…
Оксанка устроилась осторожно – будто боялась задеть что-то чужое…
— У меня чай есть – термос взял с собой… Хочешь – наливай себе немного… Ты явно замёрзла…
Она молча наливала чай… Обожглась слегка… Он заметил это движение – но ничего вслух не сказал… Лишь чуть усмехнулся уголком губ…
— Ты словно всё время на грани стоишь…
— Что?
— Как будто готова сорваться и убежать при первом удобном случае…
Она замолчала… Сердце забилось сильнее обычного… В горле защемило…
— Прости меня за прямоту… Просто ты хорошая такая… Тихая… Умная… С тобой спокойно быть рядом… Но я никак не пойму – почему ты постоянно закрываешься?.. Мы могли бы посидеть где-нибудь вместе за чашкой кофе…
Она смотрела сквозь стекло машины наружу: лужи отражали фонари; голые ветви качались под ветром; углы домов терялись во влажной дымке города…
— Всё нормально со мной… Просто мне этого сейчас совсем не хочется…
— Оксанка…
И тогда снова пришло это ощущение внутри неё:
Страх распахнуться полностью перед кем-то другим…