«Я не умею…» — прошептала Оксанка, пытаясь скрыть страх перед тем, что ее истинная сущность может испугать любимого.

Как трудно научиться любить себя, когда весь мир требует совсем другого.

Она снова ощутила: страх подступил незаметно, как прежде.

— Я не умею… — прошептала она. — Мне легче, когда никто не лезет. Когда всё ясно: школа, дети, список дел. О чём-то большем я даже стараюсь не думать.

Он обернулся к ней.

— Ты мне нравишься. Просто так, Оксанка. Я думал, ты чувствуешь то же самое.

Она слушала его слова с недоверием. Потому что внутри неё всё это время жила другая девочка — та, что сидела на полу среди пустых фантиков от конфет, которых даже не пробовала. Та самая, которой говорили: «Ты на себя посмотри! Кто тебя полюбит? Кто такую замуж возьмёт?»

И сейчас этот голос снова зашептал ей в голове: Уходи. Прячься. Не верь ему. Он играет. Ему просто скучно. Он ошибается.

И Оксанка сделала единственное, что умела в такие моменты — отступила:

— Прости… Мне пора.

Когда машина остановилась, она распахнула дверь и вышла в холодный воздух почти бегом — сквозь ветер, сквозь кашель и слёзы, которые боялась вытереть.

Она не знала — поехал ли он за ней следом. Не оглянулась ни разу.

На следующий день она избегала его взгляда. Прошла мимо в учительской молча и закрылась в кабинете во время перемены.

Богдан не пытался навязываться. Казалось, он понял: любые слова сейчас только глубже загонят Оксанку в её скорлупу.

А вечером пришло короткое сообщение от него:

«Ты хорошая. Просто знай это. И прости меня, если обидел».

Она перечитала его раз пять… но ответа так и не написала.

Прошёл день… потом ещё один… неделя…

Богдан продолжал вести себя как обычно: приходил раньше всех на работу, помогал с мероприятиями в школе, спорил с директором насчёт истории и шутил с восьмиклассниками. Только взгляд стал чуть мягче… бережнее.

Однажды она задержалась после уроков дольше обычного — занималась с учеником, который отставал по предмету; проверяла тетради под вечернее небо за окном… Когда кто-то постучал:

— Ты ещё здесь? — он заглянул внутрь кабинета. — Подумал вдруг… может тебе чай? У меня хороший есть — имбирный с мятой.

Оксанка подняла глаза:

— Только без сахара… — едва слышно сказала она.

Он кивнул и ушёл заваривать чай. Вернулся с кружкой и поставил рядом:

— Я тоже пока тут… Никуда не тороплюсь… Могу подвезти потом…

А затем вышел из кабинета.

Оксанка смотрела на пар клубящийся над кружкой… Сидела молча и думала о том, как сильно ей нравится Богдан Сергеевич… Но позволить себе отношения с ним она всё ещё не могла решиться — дело было вовсе не в правилах школы или этике… а в собственных страхах…

Потом подумалось: «Пусть будет как будет». Но домой вместе они тогда так и не поехали…

Богдан продолжал быть рядом — спокойно и заботливо… будто ничего между ними не произошло. Это сбивало её с толку: обычно люди исчезали или просто переставали звонить… А он оставался рядом…

В одну пятницу после уроков она сама подошла к нему впервые за долгое время — постучала в кабинет:

— Ты ещё здесь?

Он поднял взгляд от бумаг и улыбнулся:

— Да… Я люблю задерживаться…

— Можно?

Он кивнул без слов.

Она вошла и присела на край стула; пальто оставила на себе – словно броню сбрасывать было рано…

— Помнишь тот вечер в машине?.. Я тогда испугалась… просто ушла…

— Конечно помню…

— Я действительно боюсь… Не потому что ты плохой или что может случиться что-то ужасное… А потому что ты вдруг увидишь меня настоящую – ту самую – и уйдёшь…

Он слушал молча – внимательно – ни разу её не перебив…

— У меня всегда были сложные отношения со своим телом… С самой собой вообще… С детства казалось – со мной что-то неправильно… Мама считала меня толстой – это была проблема номер один для неё… Меня ставили на диеты ещё до средней школы… Запирали кухню от меня… Скрывали перед гостями – чтобы «стыдно не было»… Я ела тайком… Плакала от стыда… И снова ела – потому что хоть это давало ощущение тепла…

Она выдохнула тяжело…

— Были парни раньше… приглашали куда-то иногда… ухаживали понемногу… Но все они смотрели на меня как на проект: «если похудеет – будет ничего» или «ну да некрасиво выглядит – зато умная»… Или вообще будто я должна быть благодарна за их внимание…

Он сидел неподвижно; только взгляд стал темнее – от нежности к ней и боли за неё…

— А ты смотришь иначе… И это пугает больше всего…

Он подошёл ближе и сел рядом:

— Знаешь, Оксанка… я давно понял одну вещь: человек, который прошёл через ад и остался добрым внутри – самый красивый человек из всех возможных…

Она отвернулась; губы дрожали; ей было неловко из-за того признания только что сказанного вслух… В голове крутилась мысль: наверное Богдан теперь считает её странной или даже ненормальной — ведь она только что вывалила перед ним все свои комплексы…

— Я вовсе не добрая… Просто очень устала…

Он протянул руку вперёд – без попытки взять её ладонь; просто положил рядом свою ладонь на столе…

И спустя мгновение Оксанка осторожно положила свою руку рядом тоже…

Не улыбалась тогда.
Но уже больше не пряталась…

После той пятницы многое изменилось.
И одновременно почти ничего.

Оксанка всё так же вставала рано утром.
Так же собирала волосы тугим хвостом.
Так же проверяла у зеркала свитер: заметен ли живот?

Но теперь иногда появлялись короткие сообщения на экране телефона:

Продолжение статьи

Бонжур Гламур