Только мы вдвоём. И впервые за долгое время он заметил в глазах своего сына не просто интерес, а неподдельную, искреннюю радость — ту самую, что дороже любых сокровищ. С тех пор прошло несколько месяцев. Обстановка на вилле изменилась почти незаметно для посторонних, но для Богдана и Михаила эти перемены были поистине значительными. Богдан стал чаще бывать дома. Он не просто находился рядом — он стал частью жизни сына.
Они вместе собирали сложные модели, запускали кораблики в пруду, а по вечерам Богдан читал ему книги, стараясь передать ту же выразительность и теплоту интонаций, с которой это делала Маричка. Она осталась в доме — теперь уже не как прислуга, а как уважаемый наставник и близкий друг Михаила.
Наталья поначалу с недоверием наблюдала за этой «мягкостью», но со временем стала замечать перемены: муж словно сбросил с себя тяжесть прежней отстранённости, а сын расцвёл на глазах. Постепенно и она начала откладывать светские мероприятия ради ужинов в кругу семьи.
В один из тёплых летних вечеров они втроём сидели на террасе. Загорелый и заметно повзрослевший Михаил с воодушевлением рассказывал о новой модели самолёта, которую они мастерили вместе с отцом. Богдан слушал внимательно, не перебивая и не поглядывая на часы — его взгляд был прикован к сияющим глазам сына.
Он почувствовал взгляд жены. Наталья смотрела на него с лёгкой улыбкой — той самой тихой улыбкой понимания и принятия, которую он так давно не видел. В её взгляде не было ни намёка на упрёк за пропущенное мероприятие или несделанную покупку. Только благодарность.
Богдан обнял сына за плечи и огляделся вокруг — перед ним был не холодный особняк из стекла и камня, а настоящий дом: здесь пахло ужином, звучал смех и жила его семья.
Даже самые большие деньги могли обеспечить комфорт и нанять лучших специалистов. Но подлинное богатство оказалось совсем в другом: в доверии ребёнка, в ласковом прикосновении жены и в этом спокойном вечере без спешки и суеты.
Он нашёл это сокровище не в контрактах или переговорах — оно ждало его здесь всё это время. Дома. И теперь он знал: навсегда.