Молодая женщина, лет тридцати катит коляску, где в розовом комбинезончике мирно спит её малютка. Женщина, назовём её Светлана, грустна и глазами словно ищет кого-то.
Вот из подъезда выходит другая женщина в сером пальто, лет шестидесяти с хвостиком, очень похожая внешне на Светлану.
Светлана направляет коляску наперерез даме в пальто. В некой точке они пересекаются. Происходит разговор.
— Мама, не хочешь ли взглянуть на внучку?
— Нет, не хочу.
— Но почему? Почему? Почему?
— Ты сама знаешь, почему.
Мать пытается уйти, но Светлана не пускает, располагая коляску поперёк дороги.
— Мам!
— Оставь меня.
— Я просто хочу понять, — Светлана едва сдерживает слёзы, хоть и обещала себе не ныть. Но это невыносимо, когда родная мать так себя ведёт. Живёт в доме напротив, каждый день видит её — свою дочь с коляской и ни разу не подошла и не спросила даже, кто у неё родился: внучка или внук. Ну, как можно так-то?
— Мама. Я тебя простила. Честно!
В глазах матери промелькнул страх, она даже сделала шаг назад. И Светлана, опасаясь, как бы она не сбежала заговорила быстрее.
Она давно выучила наизусть этот спич.
— Я просто хочу тебя понять. Ни в чём не виню. Ни тебя, ни папу. Но я ведь ваша дочь. Ты помнишь, тоже катала меня в коляске? Как целовала, как заплетала мне косички. Ну да – я поступила по-своему. Ушла из общины. Но ведь я не перестала быть твоей родной дочерью, а Костя не перестал быть твоим внуком, а теперь уже вот есть внучка. Машей, кстати, назвали. В честь бабушки Марии.
Мать смотрела мимо и кажется максимально абстрагировалась от сказанного.
— Мам, объясни же мне причину? Как ты можешь вот так вычеркнуть нас из жизни. Я просто хочу понять. И обещаю больше не буду приставать к тебе. Никогда. Просто скажи мне, пожалуйста, сейчас.
Мать вынула из сумочки салфетку и аккуратно промокнула левое веко.
— Хорошо, — заговорила она, — если сама не понимаешь. Впереди апокалипсис. Верные выживут, а грешники, такие как ты и твои дети, сгорят в огне. Я старалась тебя воспитать в духе. Я всё для этого делала, как всякая мать я желала своей дочери блага, — голос её дрожал, — но ты свой выбор сделала.Ушла из общины! Это всё равно, что уйти от Иеговы! Думаешь, мне не горько? Но я не хочу, понимаешь, не хочу видеть, как ты сгоришь в огне. Апокалипсис близко. У тебя ещё есть шанс, может быть последний — покаяться и вернуться. Быть может старейшины тебя простят.
— Ма-ма
— Ты же сама спросила. Вот я отвечаю. Слушай! Лучше я теперь вычеркну тебя из жизни, чем потом, в вечности буду мучиться, глядя как моя дочь горит в огне. Помни этот мир обречён. И есть только один путь спасения – община.
Теперь уже пятится Светлана и тянет на себя коляску. Десять минут назад она так ждала этого разговора, прокручивала в голове разные фразы, надеялась… На что?
И ведь знала, что мать всё это вывалит! Знала и упрямо надеялась на чудо.
Но чуда не произошло. Мать всё та же, гордая и прямая, убеждённая в своей правоте. И даже злиться на неё у Светланы не получилось. Видно она и правда простила родителей.
Простить – значит понять. Но понять, не значит согласиться или разделить убеждения.
***
Родители Светланы сектанты. Долгое время она об этом не догадывалась. С детства ей внушали будто за пределами общины жизни нет, там в обычном мире — сплошной грех, разврат и падение.
А впереди – апокалипсис, страшный суд. В прямом смысле все погибнут в геенне огненной.
Геенна – пустошь к юго-западу от Иерусалима, использовалась в качестве свалки источала невероятную вонь. Периодически отходы сжигали.
Всю жизнь за Светлану решали другие люди: родители, пастор, старейшины. Её учили бояться и не разрешали сомневаться. В 19 лет ей нашли мужа – скупого на ласки, хмурого и вечно всем недовольного человека, разумеется из общины.
Родился сын. Но семейная жизнь с каждым днём превращалась для молодой женщины в ад. В итоге депрессия едва не заставила её шагнуть с балкона. Остановил плач сынишки.
Тогда Светлана втайне от родителей и мужа обратилась к психологу.
Психологиня — её ровесница, весьма довольная собой особа с идеальным маникюром и ярким макияжем, выслушав её печальный рассказ задала несколько стыдных вопросов. А после бодро посоветовала:
— Разводись.
— Как? Что? Да ведь грех…
-Чего-о? – не поняла психологиня и давай ругать Светлану, мол, молодая девка, а киснешь ни за что, ни про что.
— Манипулируют тобой, понимаешь? Твоя жизнь в твоих руках! 21 век на дворе, а она в средневековье застряла.
И как-то ей удалось достучаться до Светиного подсознания и что-то в ней переключилось. Ушла она из общины, заодно от мужа. Сняла квартиру. Ребёнка в детский сад, сама по профессии устроилась. Не зря ведь на парикмахера училась.
Вскоре встретила своего человека. Моложе себя на пять лет, зато ответственный. Зажили, вобщем, как люди – ипотека, работа, ещё один ребёнок.
С родителями вот только не ладилось с тех пор как ушла из общины. Жили родители в доме напротив и не здоровались. На все попытки к сближению ответ один – вернись в общину и к Виталику (это первый муж)
***
Перед тем как уйти Светлана использует последний шанс. Последний хрупкий мостик.
— Мам, а может ты… вы ошибаетесь? Везде люди и у меня всё хорошо, как видишь. Может и не будет никакого апокалипсиса, а?
Но мать уже отвернулась от неё. Сделала вид, что не слышит. Молодая женщина провожает взглядом спину в сером пальто. Мать видит мир по-своему и, увы, поделать с этим ничего нельзя.
Похоже родство — это не про гены? Светлана переводит взгляд на свою маленькую дочь — как она сладко спит в своём гнёздышке.
