— Ирина, ты серьезно? — голос Ольги дрожал от возмущения, пока она размешивала сахар в чашке с чаем. — Как тебе удаётся выносить их в своей квартире? На твоём месте я бы уже давно сорвалась с ума!
Ирина, сидя за кухонным столом, едва заметно улыбнулась, покусывая указательный палец. Сейчас её жизнь напоминала сюжет неудачного сериала, где все персонажи заперты в одной комнате.
— Оля, а что мне остаётся? — тихо ответила она, устремив взгляд в окно, за которым осенний дождь создавал причудливые узоры на стекле. — Эта квартира наполовину принадлежит ему. Закон есть закон. А снимать жильё? На мою зарплату библиотекаря и его мизерные алименты? Это даже смешно.
Ольга фыркнула, сделала глоток чая и скрестила руки на груди.
— Ирина, ты просто святой человек, без шуток. Я бы эту Анну с её беременным животом и твоего Алексея за шкирку — и прямо на улицу! Пусть сами разбираются, где жить.
Ирина покачала головой. Она не раз воображала, как выгоняет их, закрывает за ними дверь и наконец-то находит спокойствие.
Но потом она смотрела на Диму, своего десятилетнего сына, который несмотря на все переживания светился от радости, когда отец бранил его на прогулке или помогал с математикой. И сердце сжималось. Как лишить сына этого?
Год назад, когда Алексей ушёл к Анне, Ирина думала, что хуже уж быть не может. Она ночами проливала слёзы, скрывая их от сына, пытаясь понять, в чём была её ошибка.
Разве не она всегда ждала его с ужином, мирилась с его резкими словами и верила, что любовь всё преодолеет? Но любовь, как оказалось, была односторонней.
А затем, словно насмехаясь, Алексей вернулся. Не один, а вместе с беременной Анной, с виноватым видом и без работы.
— Ирина, нам некуда идти, — сказал он, стоя в дверях.
— Я же не чужой. И эта квартира… она ведь и моя тоже.,Ирина внимательно всматривалась в его уставшие глаза, а затем бросила взгляд на Анну, которая неловко переступала с ноги на ногу, не находя нужных слов. Внутри неё бурчало: «Уходите! Это моё жилище!» Однако вместо того, чтобы высказаться, она лишь молча кивнула и отступила, позволяя им пройти.
Теперь их существование походило на непривычный танец: три взрослых, подросток и новорождённая малышка Катя, запертые внутри небольшой двухкомнатной квартиры на окраине Житомира.
Алексей с Анной и ребёнком заняли одну из комнат, а Ирина с Димой — другую. Кухня и ванная превратились в своеобразную нейтральную зону, где все старались вести себя вежливо, но временами атмосфера была насыщена напряжением.
— Мам, можно я с папой в парк? — Дима заглянул на кухню, где Ирина занималась приготовлением ужина. Его глаза сияли, и она не могла сказать «нет».
— Конечно, сынок. Только не забудь куртку, на улице дождь.
Когда дверь за Димой и Алексеем захлопнулась, в кухню вошла Анна, держа на руках Катю. Малышка тихо дышала во сне, а Анна, аккуратно покачивая её, обратилась к Ирине.
— Ирина, я… знаю, как это всё выглядит странно, — начала она, голос дрожал. — Никогда не думала, что окажемся вместе так… Спасибо, что не выгнала нас.
Ирина застыла, сжимая в руках картофелину. Такой разговор был для неё неожиданным. Внутри вспыхнула обида: «Спасибо? За то, что ты забрала моего мужа и теперь живёшь в моём доме?» Но глубоко вдохнув, она собрала силы и ответила спокойно.
— Анна, я делаю это не для тебя и не для Алексея. Для Димы. Он любит отца. А Катя… она ни в чём не виновата.
Анна кивнула, глаза её заблестели слезами.
— Я знаю… Но всё равно, на твоём месте я бы так не смогла. Ты гораздо сильнее меня.,Ирина отвернулась к раковине, стараясь скрыть от Анны дрожь губ. Быть сильнее? Она не ощущала в себе этой силы. Каждую ночь она лежала в темноте, прислушиваясь к плачу Кати за стеной и задаваясь вопросом: «Почему именно я?» Но с утра поднималась, варила кофе, улыбалась сыну и продолжала идти вперед.
В один из вечеров, когда Алексей задержался на работе, а Дима гулял у друга, Ирина и Анна остались одни.
Катя уже спала, и тишина в квартире казалась почти осязаемой. Анна устроилась на диване, перелистывая старый журнал, а Ирина в это время штопала джинсы Димы.
— Ирина, можно я спрошу? — Анна прервала чтение. — Ты ведь меня ненавидишь, да?
Ирина замерла, иголка зависла в воздухе. Она хотела признаться, выплеснуть накопившиеся чувства. Но вместо этого посмотрела на Анну — на её измученное лицо, на круги под глазами — и поняла: ненависть уже исчезла.
— Раньше ненавидела, — честно сказала она. — Сначала. А сейчас… я просто устала. И знаешь, Анна, я верю, что сама жизнь расставит всё по своим местам. Мне не судить.
Анна опустила взгляд, играя краем журнала.
— Я не хотела, чтобы так получилось. Алексей сказал, что вы давно стали чужими друг другу. А потом всё закрутилось, и я… я не знаю, как это исправить.
Ирина тяжело вздохнула. Теперь, глядя на Анну, ей казалось, что, возможно, затаивать обиду не нужно.
— Ничего не изменить, — произнесла она тихо. — Но можно идти дальше. Ради детей хотя бы.
Анна подняла глаза, и в них мелькнула благодарность.,— Ты очень добрая, Ирина. По-настоящему. Я бы так не смогла.
Прошёл ещё один месяц. Жизнь в небольшой квартире продолжала течь привычным ходом: Алексей гонял по доставкам, Анна заботилась о Кате, Дима радовался отцовской любви, а Ирина… Ирина старалась научиться принимать. Она не стала святой, вовсе нет.
Иногда её накрывали волны обиды, злости, желания всё оставить. Однако каждый раз, замечая, как Дима смеётся с папой или слыша, как Анна тихо поёт колыбельную для Кати, она напоминала себе: жизнь — не о справедливости.
Жизнь — о том, чтобы уметь находить свет даже там, где, кажется, его нет.
Однажды, вернувшись с работы, она увидела Анну, занятою уборкой на кухне. Та неловко улыбнулась.
— Решила навести порядок. А то как в коммуналке времён Брежнева.
Ирина засмеялась — впервые за долгое время искренним смехом.
— Если уж как в коммуналке, так давай хотя бы чайник поставим. Помнишь, как в детстве все собирались на кухне?
Анна ответила улыбкой, и в этот момент Ирина ощутила: возможно, они и не станут подругами, но вполне могут быть просто людьми. А это уже многое значит.
Знакомые Ирины продолжали судачить. Кто-то считал её сумасшедшей, кто-то — жертвой, кто-то крутил пальцем у виска. Но она перестала обращать внимание.
Её опорой, её семьёй был Дима. Ради него она была готова делить эту квартиру, воздух, жизнь. Потому что, как говорила мама, «в тесноте, да не в обиде».
И, может, в этих словах скрывалась своя, пусть и странная, но правда.
