Увлекательные рассказы, изумительные рецепты из простых компонентов, полезные советы для здоровья и красоты! Приобрести витамины и добавки
Ирина Сергеевна впервые за четыре года не могла узнать собственные руки. Они не дрожали.
Даже когда она набирала номер сына, даже когда в трубке раздавался знакомый, вызывающий боль, дыхание — того, кто три десятка лет засыпал рядом.
— Мам, папа хочет с тобой поговорить.
Она могла бы сразу отказаться. Но пауза растянулась, словно петля, и в этом молчании вместилась целая жизнь: первое свидание у фонтана на Сагандак, регистрация брака на Кирова, роддом номер семь, дача в Южном, ссоры из-за денег, примирения в постели, борщ по субботам
«Спокойной ночи, малыши» с маленьким Денисом, взрослый Денис с невестой, пустая квартира вдвоём… — Ира, это я.
Голос Алексея звучал так, будто он звонил не из соседнего района, а из потустороннего мира. Хриплый и надтреснутый — как старая пластинка, заевшая в самом захватывающем месте.
— Я знаю, что это ты, — ответила она спокойно. — Говори.
— Можно встретиться? Мне нужно… Я должен кое-что тебе сказать.
Ирина взглянула на своё отражение в зеркале прихожей. Четыре года назад в этом зеркале отражалась другая женщина — растерянная, с опухшими от слёз глазами, в халате, который Алексей называл «бабским». Теперь на неё смотрела стройная женщина в изящном платье цвета морской волны.
Причёска — каре с мелированием. Маникюр — бордовый, в тон помаде. На пальце — тонкое серебряное кольцо с аквамарином, подарок Михаила.
— Зачем? — спросила она.
— Ира, я… — Алексей закашлялся. Долго и мучительно. — Я болен. Серьёзно болен.
— Мне очень жаль.
— Ир, ну не будь такой… Я ведь не просто так звоню. Мне нужна помощь.
Она присела на пуфик у зеркала. Этот самый пуфик, который покупала четыре года назад, обставляя квартиру заново. После его ухода здесь почти ничего не осталось — даже шторы снял, сказал, что они дорогие и жалко оставлять.
— У тебя есть Светлана. Или как её там. Пусть поможет.
— Зовут её Елена. И она… мы расстались. Год назад.
Ирина удивилась, что эта новость не вызвала у неё ни удовлетворения, ни злорадства, ни радости — только пустоту.
— И что тебе от меня надо?
— Встретиться. Просто поговорить. Пожалуйста.
Она собиралась отказать. Слова уже готовы были вырваться — резкие, окончательные. Но вместо этого услышала собственный голос:
— Завтра в три. В кафе на Луцке, где мы раньше…
— Помню. Спасибо, Ира. Спасибо.
После звонка она долго держала телефон в руках. Затем набрала Михаила.
— Привет, солнышко. Как дела на работе?
— Всё нормально, — соврала она. — Слушай, завтра театр придётся отменить. Срочные дела.
— Понял. Ты точно в порядке? Голос какой-то…
— Всё отлично. Встретимся вечером.
Кафе почти не поменялось. Те же клетчатые скатерти, пыльные фикусы в углах, тот же аромат кофе и ванильных булочек. Только цены в меню выросли в три раза.
Алексей опоздал на двадцать минут. Она уже допивала второй капучино, когда он вошёл. Ирина чуть не уронила чашку.
Это был не её Алексей. Не тот мужчина, что четыре года назад спокойно объяснял, что «просто разлюбил», что «так бывает», что «мы оба будем счастливы порознь».
Этот человек выглядел на двадцать лет старше. Седые волосы поредели, под глазами — тёмные круги, щёки впали. Костюм висел на нём, словно на вешалке.
— Привет, — сказал он, тяжело сев напротив.
— Здравствуй.
Официантка принесла меню. Алексей заказал лишь воду.
— Желудок, — пояснил он. — В последние полгода я по больницам таскаюсь.
— Что с тобой?
— Онкология. Третья стадия. Химиотерапию делают, но… — Он пожал плечами. — Врачи осторожничают с прогнозами.
Ирина отпила кофе. Рука не дрогнула.
— Елена ушла из-за болезни?
— Нет, раньше. Встретила моложе и богаче. — Алексей искривил улыбку. — Вот такая ирония судьбы. Теперь я знаю, каково это.
— И поэтому ты мне позвонил.,— Не только это. Ир, я… Чёрт возьми, я готовил речь, а теперь все слова куда-то исчезли. — Он провёл ладонями по лицу. — Я идиот. Полный идиот. Выбросил лучшее, что у меня было в жизни. Тебя. Дениса. Наш дом. Всё променял на… На что? На молодую глупышку, которая при первой же беде сбежала?
— Ей было двадцать восемь. Не такая уж глупышка.
— Откуда ты это знаешь?
— Денис рассказывал. Он с ней встречался. С твоей… Еленой.
Алексей нахмурился.
— Знаю. Она ему сначала понравилась. Готовила вкусно, квартира в порядке… А потом начала намекать, что я слишком много времени уделяю сыну. Мол, он уже взрослый, пусть справляется сам.
— И ты поверил этим намёкам?
— Нет. Но осадок остался. — Он замолчал. — Ир, я хочу вернуться.
Кофе был горьким, несмотря на два кусочка сахара, которые она положила.
— Куда именно?
— Домой. К тебе. Я понимаю, как это звучит, но… Мне страшно, Ир. Страшно умирать в одиночестве. Страшно, что никто не придёт на похороны. Что Денис будет злиться…
— Денис не злится. Он тебя жалеет.
— А ты?
Ирина взглянула ему в глаза. Раньше эти глаза сводили её с ума. Карие, с золотистыми искорками. Она могла часами в них смотреть, замечать новые оттенки, угадывать настроение по тому, как менялся их цвет на солнце.
— Я тебя не жалею, Алексей. И злости во мне больше нет. Совсем ничего.
— Но ведь раньше было? Тридцать лет — не просто так. Помнишь, как мы…
— Помню. — Она прервала его. — Всё помню. И как ты отправил меня к психологу, когда я пыталась спасти наш брак. Смеялся, говорил, что я себе проблемы придумала. А сам в это время…
— Знаю. Каюсь. Но, может, можно всё исправить? Я изменился, Ир. Действительно изменился.
— Я тоже изменилась.
Она вынула телефон и открыла фотографию. На экране — она и Михаил на даче его родителей. Они обнимаются и смеются. На заднем плане цветет яблоня.
— Это Михаил. Мы вместе уже три года. Через месяц свадьба.
Алексей смотрел на фотографию, будто получил удар по лицу.
— Он… моложе тебя?
— На пять лет. Хирург. У него двое детей от первого брака — мальчики. Мы прекрасно ладим.
— Ты его любишь?
— Да.
Простое «да». Без оправданий и объяснений. Алексей сжал губы, стал ещё меньше.
— А меня… любила?
— Очень. Больше жизни. Наверное, поэтому так больно было, когда ты уходил. Знаешь, тогда я думала, что не переживу. Честно думала — вот прямо сейчас сердце перестанет биться, и всё. — Ирина улыбнулась. — Но сердце не остановилось. И я поняла, что смогу. Смогу жить без тебя. Работать, встречаться с подругами, ездить в отпуск. Влюбляться.
— Я всё разрушил.
— Да. Но знаешь, спасибо тебе.
Алексей поднял голову, недоумевая.
— Если бы ты не ушёл, я бы осталась серой мышкой. Домохозяйкой при успешном муже. А теперь я — старшая медсестра в частной клинике. У меня хорошая зарплата, уважение коллег. Квартира — моя, обставленная по моему вкусу. И мужчина, который меня ценит.
— Ир…
— Нет, дай закончить. Мне было сорок восемь, когда ты уйдя. Казалось, что всё кончено. А оказалось, что жизнь только началась. Настоящая жизнь. Где я — это я, а не чья-то жена или мать.
Алексей молчал. Затем достал из кармана коробочку и положил её на стол.
— Это твоё. Я тогда… забрал. Прости.
Ирина открыла коробочку. Внутри лежало её обручальное кольцо. То самое, которое он надел ей на палец тридцать лет назад в ЗАГСе на Кирова.,— Оставь себе, — ответила она. — Мне это уже не нужно.
— Ир, разве совсем не осталось ничего? Никаких чувств?
Она на мгновение задумалась, затем наклонилась через стол и взяла его за руку. Холодную и костлявую. На безымянном пальце виднелась бледная линия от кольца.
— Мне жаль, что тебя постигла болезнь. Правда, очень жаль. И я надеюсь, что врачи ошибаются с прогнозами. Но вернуть прошлое нельзя, Алексей. Той Иры, которая ждала тебя после работы, готовила твой любимый борщ, терпела твои выпады — её уже нет. Ты сам её уничтожил четыре года назад.
— А если бы я не заболел? Если бы осознал свои ошибки и вернулся?
— Не знаю. Вероятно, всё было бы так же. Правда, разговор быстрее закончился бы.
Алексей убрал руку и спрятал её в карман.
— Только не настраивай против меня Дениса.
— Почему ты так думаешь? Денис — взрослый человек. Он решает сам, как к тебе относиться. Я никогда не говорила о тебе плохо при нём.
— Я знаю. Он сказал. — Алексей поднялся. — Спасибо, что пришла. И… будь счастлива. С этим своим хирургом.
— Буду.
Он направился к выходу, согнувшись, таща ноги. У двери остановился и оглянулся.
— Ир! А та психолог — она действительно помогла?
— Очень. Благодаря ей я поняла, что имею право злиться. Право отпустить эту злость. И право начать всё сначала.
— Надо было и мне с тобой тогда пойти.
— Надо было. Но ты смеялся.
Алексей кивнул и вышел. Ирина провела взглядом его, как он медленно идёт к метро. Сгорбленный, постаревший, одинокий. Когда-то она была готова отдать за этого человека жизнь. А теперь…
Теперь она просто допила остывший кофе и позвала официанта с просьбой принести счёт. Дома её ждал Михаил. Он готовил ужин — что-то пахучее с розмарином и чесноком.
— Как прошли срочные дела? — спросил он, не отрываясь от плиты.
— Решила.
Ирина подошла к нему сзади, обняла и прижалась лицом к его плечам. От него исходил запах одеколона, больницы и настоящего дома.
— Что-то случилось?
— Звонил бывший муж. Встретились, поговорили.
Михаил выключил плиту и повернулся к ней.
— И?
— Ничего особенного. Он болен и хотел вернуться. Я отказала.
— Не жалеешь?
— Ни капли.
Михаил поцеловал её в лоб.
— Моя железная леди. Ужинать будем или сначала в загс съездим?
— Что?
— Ну, раз дела с прошлым улажены… — Он сунул руку в карман и вытащил бархатную коробочку. — Ирина Сергеевна, выйдете за меня замуж? Прямо сейчас. Пока сковородка не остыла.
Она рассмеялась. Впервые за этот день — искренне и от души.
— Дурак ты. Мы же уже…
— Это было просто предложение. А теперь хочу услышать официальное «да». При свидетелях. — Михаил крикнул в коридор: — Барсик, иди сюда! Ты будешь свидетелем!
Рыжий кот величественно вошёл на кухню, сел и обвил хвостом лапы.
— Вот, теперь всё по правилам. Согласны ли вы, Ирина Сергеевна…
— Согласна, — перебила она. — Согласна, согласна, согласна.
Кольцо было простое — белое золото с маленьким бриллиантом. Оно не походило на то первое, с узорами и крупным камнем. Но когда Михаил надел его на её палец, Ирина ощутила то, чего не чувствовала тридцать лет назад в загсе.,Она ощутила, что сделала верный выбор.
Спустя неделю Денис позвонил и сообщил, что отца положили в больницу. Его состояние ухудшилось, и врачи настаивают на операции.
— Ты придёшь? — спросил сын.
— Нет, Денис. Я не приду.
— Мам, но ведь он… Это же папа. Он может умереть.
— Я знаю. Но всё равно не приду. У твоего отца было четыре года, чтобы осознать то, что он потерял. Он понял это только когда заболел. Это не любовь, сынок. Это страх остаться одному.
— А если он действительно тебя любит?
— Может быть. Но я его — нет. Уже нет. И притворяться было бы жестоко по отношению ко всем.
Денис замолчал, затем вздохнул.
— Хорошо. Я понял. Прости, что давлю.
— Не за что извиняться. Ты хороший сын, Денис. И для него, и для меня. Просто прими — у нас с твоим отцом всё осталось в прошлом. Окончательно.
— Мам, а ты… счастлива? С Михаилом?
— Очень.
— Тогда ладно. Я рад за тебя.
Положив трубку, Ирина вышла на балкон. Весна была ранняя и тёплая. Внизу во дворе расцвели яблони. Белые лепестки кружились в воздухе, словно снег.
Она вспомнила день, когда Алексей ушёл. Тогда тоже была весна, тоже цветущие яблони. В тот момент ей казалось, что мир обрушился. Что дальше — лишь пустота.
Но оказалось — дальше была целая жизнь. Новая работа, где её ценят. Новый дом, обставленный по её вкусу. Новая любовь — спокойная, зрелая, без драм. И новая она — сильная, самостоятельная, умеющая говорить «нет».
Телефон снова зазвонил. Михаил.
— Привет, красавица. Забронировал столик на вечер. Отметим нашу будущую годовщину.
— Какая годовщина? Свадьба ведь через месяц.
— Годовщина твоего согласия выйти за меня. Это же исторический момент. Барсик подтвердит.
Ирина улыбнулась.
— Во сколько?
— В семь. И надень то платье. Синее.
— Морской волны цвета.
— Именно. В нём ты словно русалка. Моя личная русалка.
— Хорошо. До вечера.
— Люблю тебя.
— И я тебя.
Она убрала телефон, ещё раз взглянула на цветущие яблони.
Где-то в другом районе города, в больничной палате лежал человек, с которым она прожила тридцать лет. Тот, кто выбросил их общую жизнь, как ненужную вещь.
Её жаль было его. Человечески жаль. Но не больше.
Гладиолусы — красивые цветы. Но их обычно несут на кладбище. А она выбрала яблоневый цвет. Выбрала жизнь.
И ни о чём не сожалела.