— Ты не Оксана, — вырвалось у Мирона.
— Благодарю за наблюдательность, — отозвалась она сдержанно. — Оксана была твоей женой. Была. Ей надоело быть взрослой за двоих. Теперь твоя очередь — либо ты повзрослеешь, либо останешься мальчиком с мифическим «Андреем» в приставке. Но тогда не удивляйся, что женщины уходят.
— Мам, я её люблю, — неожиданно для самого себя произнёс Мирон.
— Любовь — это не сообщение «я у Андрея». Это когда ты дома в пятницу вечером и жаришь блины с ребёнком. Когда набираешь номер, если задерживаешься. Когда женщины не ухаживают за цветами на могиле ваших отношений. Ты понимаешь?
— Да… — прошептал он. И вдруг почувствовал, как будто воздух исчез.
Зорян перед сном требовал сказку. Раньше это считалось «маминой зоной» — Мирон сочинял неловко, путался в сюжете, его герои были немного грубоваты, как и он сам.
Теперь он начинал заново: «Жил-был дракон, который всё время опаздывал…» — «Почему?» — «Потому что играл в приставку…» — «А другие драконы его ждали?» — «Ждали. А потом ушли…» — «Папа, а ты не уйдёшь?» — «Нет, малыш. Я теперь всегда рядом». Мирон понимал: говорит скорее самому себе и потолку пустой комнаты. Но эти слова ложились на сердце тяжёлым обещанием.
Телефон зазвонил вечером, когда Зорян собирал пазл на полу. На экране высветилось: «Оксана». Мирон вышел в коридор и сел на лавочку возле вешалки с перепутанными шарфами.
— Привет, — сказала она ровным тоном.
— Привет.
— Как у вас дела?
— Всё нормально. Мама у нас гостит. Зорян скучает по тебе.
— Завтра приеду погулять с ним по парку.
— Хорошо… Оксана… можно пару слов?
— Говори.
— Я был идиотом…
— Это даже не слово, а диагноз, — усмехнулась она легко и без злости. — Но диагнозы лечатся при желании пациента.
— Я хочу меняться. Я больше не исчезну из жизни…
— Мирон… — мягко прервала она его поток слов. — Я тебя слышу. Но я ушла не ради твоих клятв и обещаний. Мне нужно было перестать быть той самой терпящей женщиной.
Я хочу быть собой – живой женщиной, а не чьей-то тенью. И дело вовсе не в другом мужчине – он просто оказался рядом тогда, когда я шла из твоей тени к себе настоящей. Понимаешь?
— Пока мало… но стараюсь понять честно…
— И ещё вот что,— добавила Оксана,— я никуда сына от тебя не увожу и маме твоей на воспитание его не оставляю навсегда. Это временно: через месяц сниму жильё и заберу Зоряна к себе жить постоянно. У нас будет свой ритм жизни – такой как мы считаем правильным; у тебя будет свой путь – какой выберешь ты сам для себя… Я дверь окончательно не закрываю перед тобой… Просто запираю её от старых привычек… Если найдёшь другой ключ – возможно однажды мы поговорим иначе…
— А тот человек… с кем ты сейчас?..
Она помолчала:
— Он взрослый человек… И я теперь тоже взрослая…
Мирон кивнул:
— Понимаю…
Она продолжила:
— Главное пойми вот что: для меня важнее вовсе не то «где я ночую», а «кем я просыпаюсь утром». Я хочу просыпаться женщиной – а не диспетчером твоих исчезновений…
Он выдохнул:
— Прости меня…
Она ответила спокойно:
— Это уже начало пути… До завтра…
Он ещё долго сидел там же в коридоре под приглушённый спор из комнаты между мамой и сыном о порядке сборки пазла: «Сначала рамка!» – «Нет! Сначала дом!» И думал о том, что впервые его жизнь обрела рамки – неудобные до боли… но такие нужные…
Квартира словно сменила ритм дыхания: на кухне появились кастрюли с супом; шкафы наполнились аккуратными стопками полотенец; Мирон научился гладить вещи без складок – пусть получалось далеко не всегда идеально, но старался он упорно как школьник над прописями; стал приходить вовремя за сыном в садик; научился говорить «я задержусь» без оправданий – просто заранее предупреждая…
Он понял наконец-то простую вещь: гречка на ужин – это вовсе не наказание судьбы… а способ проснуться утром без тяжести внутри головы; перестал звонить Андрею по пятницам со словами «давай турнир».
Теперь по пятницам они вместе с Зоряном жарили блины – пусть кривые да комковатые местами… но весёлые! И именно из этих неровных блинчиков складывалась настоящая картина их новой жизни: дом где живут двое людей рядом друг с другом… а не один человек плюс чья-то тень…
Оксана приезжала дважды в неделю; они гуляли втроём; она ничего уже больше ни спрашивала и ни упрекала; просто была рядом…
«Я снимаю квартиру,— сказала она однажды.— Зорян будет жить со мной постоянно… но мы договоримся о графике встреч… Ты остаёшься его папой – это неизменно».
Мирон кивнул тогда молча и впервые ощутил всей кожей тела: эти слова звучат уже совсем иначе — как Конституция новой страны под названием «семья после развода», куда он только собирается въехать по паспорту под названием «отец учится быть».
Однажды вечером он задержался допоздна на работе: клиент нервничал — начальник давил сверху сроками… В 19:20 экран телефона вспыхнул сообщением от мамы: «У нас всё хорошо! Зорян после сада со мной! Но помни — обещания это валюта! Береги курс!»
Он вышел из переговорной комнаты медленно; посмотрел сквозь стеклянные стены офиса на своё отражение — усталого мужчины лет тридцати пяти… но почему-то более зрелого чем раньше…
И сказал начальнику твёрдо:
– Мне нужно ехать домой. Продолжим завтра утром.
– Мы теряем сделку! – вспыхнул начальник…