Она всегда старалась сохранять доброжелательность, избегать острых углов и уступать. В школе, университете, на работе — она была той самой «удобной», кто не спорит, подстраивается под других и не мешает.
И вот теперь она смотрела на эту семью: мать, раздутую от собственной значимости; отца, молчащего с вызовом и позволяющего супруге разбираться за него; детей, которые будто с рождения уверены — весь мир обязан идти им навстречу.
Внутри Виктории что-то оборвалось.
Она неспешно поднялась.
— Послушайте, — её голос прозвучал неожиданно твёрдо. — Я приобрела билет наравне с вами. Моё место занято по правилам. Чемодан стоит у стены и никому не мешает. А вы всей семьёй набросились на меня с претензиями, требуете невозможного и обвиняете в эгоизме.
В вагоне воцарилась тишина. Даже дети притихли.
— Мы ведь просто попросили! — возразила женщина, но голос её звучал уже не столь уверенно.
— Нет, — Виктория покачала головой. — Это было не просьба. Вы давили, требовали и унижали. Только потому что вас больше числом. Но это не даёт вам права быть правыми.
Она сделала паузу и ощутила учащённое биение сердца:
— Я уважаю семьи с детьми. Но это вовсе не означает, что я обязана жертвовать своими правами или терпеть грубость.
Один из пассажиров — пожилой мужчина в очках — вдруг кивнул:
— Девушка всё правильно говорит. С детьми надо быть деликатнее. Не все вокруг вам что-то должны.
Женщина заморгала растерянно: такого отпора она явно не ожидала.
— Ну ладно-ладно… чего сразу нападать? Мы просто хотели уточнить…
Её муж, до этого стоявший молча с хмурым видом, неожиданно вмешался:
— Елена, давай уже устраиваться как-нибудь. Иван, Екатерина, идите сюда.
Семья Мельник начала суетливо рассаживаться по местам, перекладывая сумки и игрушки с явным смущением. Женщина ещё продолжала ворчать себе под нос, но прежней уверенности в голосе уже не было слышно.