В доме пахло супом, и Сергей, глубоко вдохнув, сказал: — Ты что, сама постаралась?
Он не сразу узнал свою кастрюлю — она блестела, вымытая от грязи и жира. — Ну да, — пожала плечами баба Маруся, — я топила печь, так что скажи спасибо, а то бы дом стоял холодный.
Ольга с матерью пару раз заходили сюда, чтобы навести порядок в твоей холостяцкой берлоге.
Они же и обед приготовили.
В холодильнике лежала жареная рыба с пюре.
— Ешь, поправляйся. — Так они что, — удивился Павел, — и не обиделись на меня? — За что обижаться? — развела руками баба Маруся. — Ногу сломал? Такое может случиться с каждым… — Все могут споткнуться, — добавила она. — Точно, я споткнулся… — Павел, усевшись на табурет, почувствовал, как дрожат плечи. Закрыл глаза рукой, а баба Маруся нежно погладила его по спине. — Ну что ты. Тебе бы жениться. Женская забота тебя и так размягчила. Всего лишь бабы убрали дом и сварили обычный обед… Эх, холостяк… — Баб Марусь, я ведь носил тебе яйца по дешёвке. Ворованные… — пробормотал Павел. — Неужели? Ты же говорил, что тебе дают за работу. — Ну, для себя давали десяток в неделю. Так и ещё брал. В карманы, за пазуху и что-то ещё кроме яиц… Ох… А они поняли. И не обиделись… — Значит, ты сбывал краденое. Пусть даже яйца. Но факт остаётся фактом, — вздохнула баба Маруся. — И Николаевне тоже носил ворованное, и Григорьевне? — Павел кивнул. — Ты дурак. Ты же вырос в деревне и должен знать, что где-то это аукнется, а где-то — откликнется! Рано или поздно всё всплывёт, — покачала головой баба Маруся. Павел слушал и кивал, а женщина наливала ему горячий суп в тарелку. — Ешь. Потом сходи к Толе, попроси прощения. Может, и оставит тебя на работе. Но теперь будут проверять. Доверия уже не будет, как раньше. Подвёл. Ох, дурень… — Я и гвозди крал, чтобы забор подлатать, и масло… Мне много не надо. Но думаешь: а вдруг работы не станет, что тогда? Сколько раз голодал? — Женщина сжала кулак. — Больше мне ничего не носи. Люди поверили тебе, а ты… Она ушла, а Павел наелся, обошёл весь дом и лёг на кровать, но заснуть не мог. В доме было непривычно уютно, словно там пролетел ангел, а на душе оставалась пустота и холод. Тогда он поднялся, надел куртку и, осторожно опираясь на костыли, направился к Толе. Тот жил рядом. Павел остановился у ярко освещённых окон. Уже смеркалось. Он постучал костылём в кухонное окно, и вскоре Толя выглянул наружу.