Еда была отдельным унижением. Первое время после выписки из больницы Дарыну кормили с ложки, как младенца. Она стискивала зубы и отворачивалась, пока не оставляли её в покое. Но даже достигнутый компромисс не приносил облегчения: теперь она ела сама, но только из специальной миски с высокими краями и пила из пластиковой поильной кружки.
— Так надёжнее, ничего на себя не прольёшь, — объясняла мама.
Дарыну раздражала эта посуда. Её выводил из себя скрежет ложки по дну тарелки, отталкивал тёплый пластик в руке. Она мечтала о звонком бокале из хрусталя, о тонкой фарфоровой чашке и обычных столовых приборах — о простых вещах, которые были ей недоступны.
Комната Дарыны стала её убежищем — но убежищем без защиты. Родители убрали всё, что могло показаться им опасным. Исчез ночник в форме месяца — стеклянный, значит потенциально травмоопасный; пропали фоторамки и даже книги — старые, любимые тома с запахом типографской краски и времени.
— Они тебе больше ни к чему, — сказала мама.
Взамен отец поставил аудиоколонку:
— Включай что хочешь и слушай.
Но Дарыне не хотелось слушать чужие голоса. Кристина тайком приносила книги с полок в зале и читала сестре вполголоса, чтобы взрослые не услышали. Когда однажды отец застал их за этим занятием, он наказал Дарыну.
— Ей нужно учить азбуку Брайля! — кричал он. — И это ты виновата!
Кристина пыталась вступиться за сестру, но каждый раз расплачивалась за это. Отец мог ударить её по губам за слова вроде:
— Оставьте её в покое! Она умеет есть сама и разум у неё на месте!
Чтобы Кристину больше не наказывали из-за неё, Дарына почти перестала выходить из своей комнаты. Она сидела на кровати с руками на коленях и прислушивалась: как соседский ребёнок за стеной упорно осваивает пианино; как каркают вороны за окном; как проезжающие машины увозят людей в их собственную большую жизнь. В мыслях она прокладывала маршруты по городу Днепру таким, каким помнила его до потери зрения: от подъезда направо к скверу с каштанами, затем через пешеходный мост к старому парку — туда, где они с Кристиной запускали бумажные кораблики по воде.
Все эти годы она была картографом вымышленных стран — страны под названием «Свобода». И завтра должен был приплыть корабль: день её совершеннолетия должен был стать началом пути. Капитаном этого корабля была её сестра — лицо Кристины уже стерлось в памяти Дарыны, но голос остался живым все эти четыре года. Кристина дала обещание. А она никогда не бросала слов на ветер. Даже когда сбежала впервые и её вернули домой силой, она шепнула Дарыне:
— Это была репетиция… В следующий раз всё получится.
И у неё получилось тогда. А значит получится и у Дарыны.
Она готовилась заранее: каждый день понемногу разбирала ящики своих вещей. Всё ненужное оставалось нетронутым для видимости порядка: растянутые кофты от маминых подруг или бельё безразличного цвета лежали как прежде. А настоящие ценности складывались отдельно: фланелевая рубашка Кристины «на счастье», книга о Нарнии со страницами наизусть в памяти Дарыны; фотографии тех времён — невидимые теперь для неё навсегда… Всё было собрано для побега заранее; даже паспорт удалось спрятать в рюкзаке.
Утро дня рождения началось привычно: мать снова вошла без стука со своим бодрым голосом:
— С добрым утром! Наша взрослая девочка!
Она вручила Дарыне подарок — телефон тот самый долгожданный аппарат, которого та просила уже давно. Его забрали у неё после того случая с побегом Кристины: родители боялись общения между сёстрами. Но теперь появились программы для чтения текста вслух и голосовые помощники… Дарыне удалось убедить родителей в необходимости телефона для самостоятельности и адаптации к жизни без зрения.