…и в «кто придумает смешнее название для еды»: блинчики становились «воздушными колесами», картошка — «радугой из земли», а борщ — «свекольным компотом для серьёзных». Ярина неизменно побеждала.
Елизавета приехала, окинула всё внимательным взглядом и вынесла свой вердикт:
— Всё, я спокойна. Здесь вас никто не сломает.
— Только время, — вздохнула Марьяна.
— Время лечит, — отрезала Елизавета. — А если что — звоните. Я приеду быстро.
Лето пришло неожиданно и щедро: трава доходила до колен, тёплый дождь лил среди дня, рыжие коты грелись на крыльце. Ярослав прибил к калитке новую табличку: «Дом, где выключен свет — чтобы видеть звёзды». Ярина сфотографировала её и выложила у себя: «пусть знают, куда я исчезла». Ей писали: «Как красиво», «берегите друг друга», «табличка супер». Она сказала:
— Мам, видишь? Иногда мир бывает добрым.
— Бывает, — согласилась Марьяна и обняла её крепко.
Ярослав чинил старую скамейку. Он шлифовал дерево медленно и внимательно — словно каждая трещинка могла исчезнуть со временем. Марьяна солила огурцы в огромной банке: бросала туда зонтики укропа, чеснок и листья смородины. В доме пахло солью, зеленью и тёплым хлебом, который она научилась печь здесь же в старой духовке.
По вечерам они выходили на крыльцо, садились рядом на ступеньку, гасили свет и наблюдали за тем, как небо постепенно наполняется звёздами. Сначала одна появляется, потом другая… третья… А потом вдруг осознаёшь — их множество. Просто нужно выключить всё лишнее.
— Ты когда-нибудь представлял себе такое? — спрашивала Марьяна.
— Нет… Я думал: после всего будет пустота. А оказалось — может быть дом.
— А ты? — спрашивал он в ответ.
— Думала раньше: тишина пугает… А теперь слышу в ней своё сердце. И если рядом кто-то дышит спокойно — уже не страшно.
Из окна доносился шёпот Ярины:
— Вы там философствуете?
— Угу! — отвечали они хором.
— Тогда не забудьте убрать хлеб с крыльца! Коты же его стащат! — заключала дочь и закрывала форточку.
Осенью Ярослав ненадолго вернулся в Ивано-Франковск завершить проект, который годами оставался незаконченным. Он больше не испытывал ни злости к городу, ни желания что-то доказывать кому-либо. Просто выполнил работу точно так же тщательно и спокойно, как шлифовал ту скамейку,— а потом поехал обратно домой. В его сумке были новые петли для кухонного шкафчика; книжка для Ярины; тёплая кофта серого цвета для Марьяны.
— Домой едем! — сказал он с улыбкой, укладывая пакет с яблоками в багажник.
— Домой… — повторила Марьяна тихо; впервые это слово звучало мягко.
Они не спешили оформлять отношения официально и никому ничего не объясняли. Им было уютно здесь и сейчас: печка гудела теплом; чайник пел по утрам; прогулки стали привычкой; школа Ярины вписалась в ритм жизни; Елизавета приезжала внезапно без предупреждений… Они любили друг друга негромко и искренне. И если бы кто-то спросил у них: «А что если всё развалится?» – они бы ответили просто: «Развалится – соберём снова».
Зимой они снова катались втроём на санках: Ярина визжала на спуске как сирена; Марьяна смеялась до слёз; а Ярослав смеялся так заразительно – будто впервые за многие годы позволил себе быть по-настоящему счастливым. Возле дома падали в снег с разбега – прямо под окнами – а потом:
— Главное – свет вовремя выключить! – напоминала Марьяна.
— Чтобы звёзды было видно! – добавлял Ярослав.
— И чтобы коты хлеб не утащили! – подхватывала Ярина.
И дом жил своей жизнью: днём пах хлебом да кофе; ночью наполнялся звёздами и тихими голосами родных людей.
Когда-то давно бабушка Ярослава говорила ему: «Если Бог хочет наказать – даёт любовь слепую… А если хочет спасти – даёт глаза». В тот вечер, когда он впервые увидел Мариану у себя дома – испуганную женщину с блинами в руках и твёрдостью в голосе – он понял: ему дали зрение… А она стояла тогда посреди чужого-домашнего пространства без страха перед шумом подъехавшей машины… Она поняла тогда одно важное: ей дали слух к собственному сердцу.
Их спасло простое:
чайник,
к которому подходят вдвоём;
табличка с цифрой,
которую можно перевернуть;
печь,
что можно растопить заново;
улица
с нелепым названием,
по которой всё равно возвращаются домой…
И дом,
в котором выключают свет —
не ради экономии,
а чтобы смотреть вверх —
по-настоящему смотреть вверх…