Я не плакала. Просто смотрела на него и осознавала — того человека, с которым мы когда-то строили общее будущее, больше не существовало.
Утром я ушла. Чемодан, документы, немного вещей. Сына оставила у мамы. На кухонном столе осталось письмо:
«Я всё знаю. И не хочу слышать объяснений. Не ищи меня.»
Долгое время жила у подруги. Первые недели всё казалось чужим — звуки, запахи, даже утренний свет был каким-то незнакомым. Я училась дышать заново.
Тарас писал каждый день. Потом стал реже напоминать о себе. А вскоре и вовсе замолчал. Через два месяца пришло длинное письмо — по-старинке, от руки, на бумаге. Он просил прощения, уверял, что всё завершил и жить без меня не может.
Я долго держала это письмо в руках. А потом сожгла его.
Тем летом я поехала с сыном в Бучу — просто сменить обстановку и набраться сил. Мы много гуляли, разговаривали обо всём на свете. Я училась быть собой — не чьей-то женой или преданной женщиной, а просто человеком.
Иногда он ещё писал: «Поговори со мной хотя бы». А я думала: «О чём?» Всё уже было сказано раньше. Любовь, однажды растворившаяся в обмане, уже не склеивается обратно — как разбитый чайник невозможно собрать заново.
Однажды сын спросил:
— Мама, ты любишь папу?
Я ответила честно:
— Любила.
Он кивнул и больше к этой теме не возвращался.
Прошёл год. Совершенно случайно я столкнулась с Тарасом в супермаркете. Он выглядел старше и как будто потухший внутри. Улыбнулся неловко:
— Ты хорошо выглядишь.
— Спасибо.
Мы постояли молча несколько минут — как двое из разных эпох жизни друг друга. Потом он развернулся и ушёл прочь. Я вышла на улицу и вдруг ощутила странную лёгкость внутри — словно наконец захлопнула дверь, которую слишком долго боялась закрыть окончательно.
Вечером пришло сообщение с незнакомого номера:
«Я всё понял. Прости меня… Я люблю только тебя.»
Я долго смотрела на экран телефона спокойно и без волнения… Затем выключила его — потому что наконец осознала: любовь измеряется не тем, кто кого простил… а тем, кто смог уйти — и больше никогда не оглядываться назад.