— Если бы она была открыта, то давно бы все зубы потеряла.
Но и сама начала накладывать в тарелку — только огурцы, яйца и редис. Ни яблок, ни селедки.
Тамара тайком улыбнулась. Первый раунд остался за ней.
Все ели молчаливо. Тишину первой нарушил Сергей Павлович:
— Вкусно, надо сказать. Рыба бодрит!
Игорь кивнул, жуя:
— Мне по душе. Свежо.
Любовь Васильевна кушала медленно, с неподвижным лицом. Затем отложила ложку.
— Нет, это не окрошка, — заявила она. — Это что-то непонятное.
— Это окрошка по нашему семейному рецепту, — Тамара добавила кваса себе в тарелку. — Мне так нравится.
— Тебе, может, и нравится, — отодвинула тарелку Любовь Васильевна. — А нормальные люди так не питаются.
— Нормальные едят, — внутри Тамары вновь что-то закипело.
— Традиция не просто так существует, — встала от стола Любовь Васильевна. — Потому что так правильно. Окрошка должна содержать картошку.
— Окрошка должна быть такой, какой человек хочет, — тоже поднялась Тамара. — Это просто еда, а не догма. Вот же она — отдельно, кладите сколько хотите!
Любовь Васильевна качнула головой.
— Я твою окрошку даже врагу не подам, — громко и с ухмылкой сказала свекровь. Потом…
Тамара подошла к плите. Там стояла горячая кастрюля с картошкой, из-под крышки поднимался пар.
Она схватила кастрюлю за ручки.
— Хочешь, я тебе её на голову надену, чтобы ты перестала про неё говорить — ешь, сколько хочешь, только рот закрой, — спокойно произнесла она. — Горячая. Достаточно думать об этом.
Игорь поперхнулся квасом.
— Понеслась! — с улыбкой выдавил он.
Сергей Павлович откинулся на стуле, с интересом наблюдая за ситуацией.
Любовь Васильевна застыла, глядя на невестку с горячей кастрюлей в руках.
— Ну и ну, — сказала она, качая головой. — Совсем одичала с Кременчуга своей. У нас кастрюлями не размахивают. Мы — культурные люди.
— Ещё слово про мою окрошку или мою семью — и я наглядно покажу кременчугское гостеприимство, — сквозь зубы процедила Тамара.
— Да уж, повезло тебе, Игорь, — усмехнулся Сергей Павлович. — Боевая жена у тебя.
Игорь смотрел на них, не понимая, смеяться ли или вмешаться.
Тамара бросила кастрюлю на плиту.
— Я думала, мы семья, — тихо сказала она. — А на самом деле — просто чужие люди под одной крышей.
И ушла из кухни.
Все разошлись по комнатам. Игорь отвел детей в парк. Сергей Павлович дремал в кресле. Любовь Васильевна сидела на балконе, покуривая — редкую привычку, которую позволяла себе лишь в крайних случаях. Тамара смотрела в окно и размышляла о том, что никогда не станет такой, как свекровь. Не будет лезть в чужую жизнь, диктовать, как жить, что есть, как готовить.
К обеду все вновь собрались на кухне. Молча сели за стол. Сергей Павлович достал из сумки бутылку, налил себе и Игорю.
— За перемирие, — сказал он, поднимая рюмку. — В стиле холодного супа.
Любовь Васильевна фыркнула и вышла в комнату, хлопнув дверью.
Тамара встала из-за стола и направилась к детям.
На кухне остались пар, запах селедки и эхо молчания.
Игорь посмотрел на закрытую дверь, за которой скрылась мать, затем на дверь детской, где была жена.
— Пап, — обратился он к отцу. — Почему они всегда так?
Сергей Павлович пожал плечами.
— Потому что похожи, — ответил он, разливая ещё по одной. — Обе боевые. Обе упрямые. Обе любят свое.
— А что нам делать? — Игорь быстро выпил.
— Ничего, — улыбнулся Сергей Павлович. — Живи и радуйся. У тебя две сильные женщины. Это не каждому дано.
Игорь покачал головой и открыл окно. На кухне всё ещё висел запах селедки — резкий, солёный. Как отношения между его матерью и женой.