Она просыпалась в шесть утра и возвращалась, когда на улице уже сгущались сумерки. Но каждый вечер, переступая порог своей комнаты и закрывая за собой дверь, чувствовала — здесь её никто не прогонит.
Прошло две недели, когда в дверь постучали. На пороге стояла Алина — испуганная, с потемневшими кругами под глазами.
— Он… он меня тоже выгнал, — прошептала она сквозь слёзы. — Мы поссорились из-за тебя. Я сказала ему, что он поступил подло. А он ответил, что я ему не дочь, раз встаю на сторону чужой.
Мария впустила её внутрь и налила горячего чаю. Алина плакала, рассказывая о том, как Тарас начал пить после их ухода и всё твердил одно: все его предали.
— Я не знаю теперь, куда мне идти… — всхлипывала она.
Мария смотрела на неё — на ту самую девочку, которая всегда была дочерью хозяина дома и вдруг оказалась такой же бездомной и ненужной. В её взгляде не было ни злости, ни торжества. Только усталость и тяжесть накопленных лет.
— Оставайся здесь, — тихо сказала Мария. — Места хватит на двоих.
Они обустроились в мастерской: тесновато было вдвоём на одном диване, но это напоминало им детство. Однажды вечером Мария составляла свадебный букет из белых роз с веточками эвкалипта. Алина наблюдала за её уверенными движениями и вдруг произнесла:
— Прости меня… За то время… За то, что тогда тебя не поддержала.
Мария положила секатор в сторону и повернулась к ней. Она не улыбнулась, но взгляд стал мягче.
— Не стоит просить прощения. Мы просто жили там, где любовь нужно было заслуживать каждый день. Теперь нам больше никому ничего доказывать не нужно.
Затем она вновь обратилась к букету и ловко перевязала стебли бечёвкой. Композиция получилась ровной и благородной — как она сама теперь: собранная и полная внутреннего достоинства.